Вечерний круг. Час ночи
Шрифт:
– Горох людей ищет. Или убирает, если что.
– А как это он убирает?
– Так и убирает. Присылают нам иной раз кого, вкалывать. А не каждый подходит-то. Другой поглядит-поглядит кругом - и жить с нами отказывается.
– Гошка пьяно ухмыльнулся.
– Хорошо, если сам уйдёт. А то ведь иной нас норовить вытурить. Ну, тут уж извини-подвинься. Горох ему хлебало заткнёт.
– И крови не боится?
– недоверчиво спросил Виталий.
– Как дело пойдёт, а то и на нож поставит.
– Ладно тебе брехать-то.
– Брешут псы. А я точно тебе говорю.
– И кого, к примеру, он хоть раз
– насмешливо спросил Виталий, делая вид, что не верит ни одному Гошкиному слову.
– Кого?
– азартно переспросил оскорблённый Гошка.
– Да хоть этого… Как его?.. Он, говорят, уже бумагу накатал. Но передать не успел. У Гороха нюх собачий. Учуял.
– Ну-ну, не заливай. Имя-то придумай сначала.
– Чего придумывать. Прислали его к нам билетёром… этого… Николай, вот!
– А дальше?
– Дальше у Гороха спроси.
– И что было?
– А то. Был Николай - и нет Николая. Такой фокус!
– залился пьяным смехом Гошка.
Очень захотелось в этот момент Виталию как следует смазать по этой подлой херувимистой роже. Просто руки зачесались. Но сдержался. Он уже давно привык сдерживаться. Только чуть осипшим от волнения голосом спросил:
– Выходит, на мокрое дело Горох пошёл, не побоялся?
– Он одну Нинку боится, - осклабился Гошка.
– И давно дело это было?
Всё-таки в тоне Виталия что-то насторожило Гошку. Он подозрительно взглянул на него, потом сосредоточенно затянулся и, разминая в тарелке недокуренную сигарету, покачал головой.
– И кто ты, Длинный, есть, не пойму, - задумчиво произнёс он.
– А кто ты сам есть, ты понял?
– Я-то? Блатняга, и всё.
– Нет, не всё, Гоша. Совсем не всё. Ты, я вижу, себя ещё не знаешь. Ты много чего можешь. Ты и вышку схлопотать можешь, и орден. Смотря куда тебя понесёт. К Гороху, допустим, или, тоже допустим, к братану.
– А я говорю, убегу, - со злым упрямством произнёс Гошка, пристально глядя в маленькое окошко, выходившее в какой-то захламлённый угол двора.
– Решено и подписано.
– Когда же это ты подписать успел?
– насмешливо спросил Виталий.
– А вот как раз тогда, когда Горох… Нет моего согласия на такие дела, понял? Да я скорей себя порешу, чем другого кого, - с надрывом произнёс Гошка, стукнув кулаком в грудь.
– А теперь убегу. Я его рожу сейчас видеть не могу, Гороха. Только ты, Длинный… - Гошка помедлил.
– Ты гляди… Я тебе одному. Никто больше не знает. И знать не должен. Все думают, Гошка - трепло, Гошка - гад, Гошка - шестёрка. А у Гошки тоже душа есть, понял? Гошка тоже человек и дышать хочет.
– Вот братана и послушай.
– Не. Не получится. Убегу.
– От себя никуда не убежишь. И люди тоже всюду. Всякие. Ну, нового Гороха встретишь. Что тогда? Не бегать, а решать надо.
– Убегу… - тоскливо повторил Гошка.
И Виталий вдруг уловил искренность в его голосе, вдруг поверил его тоске, поверил Гошкиному намерению. Пожалуй, что убежит. Точно убежит. Пакостный этот характер дошёл до своей, черты. Дальше, на ещё худшие подлости, его уже не хватает, дальше он кончается. И, допустим, за Горохом этим не пойдёт. Значит… Черта ведь ещё не такая уж дальняя. От этой черты ещё можно повернуть назад. Можно, если заставить. Как? Чем? Страхом? Мало. И ненадёжно. Тогда что остаётся?
– Мой тебе совет, Гоша. Убежать успеешь. Отойди пока в сторонку, чтоб не зацепило. За тобой ведь ничего серьёзного нет. Подумаешь, контрнаблюдение…
– Чего-чего!
– изумился Гошка.
– Не слышал разве про такое?
– Я-то слышал. А вот ты…
– Что один слышит, то и другой может услышать, - туманно пояснил Виталий.
– Так что отойди, Гоша. А то заденет. И больно.
– Куда же отойти?
– неуверенно спросил окончательно сбитый с толка Гошка.
– К братану своему пока. Чтобы с завтрашнего дня духа твоего в парке не было.
– Прямо так и ехать?
– А чего ждать? Хочешь, вместе поедем?
– А он примет?
Гошка вдруг потерял всю свою самоуверенность. Он был растерян и как-то особенно, неприятно жалок. Но Виталий пересилил себя и сказал:
– Примет. Он, если хочешь знать, даже ждёт. Так что поехали.
…Домой Виталий вернулся поздно, усталый и какой-то издёрганный. Как бы ему хотелось прийти сейчас в пустую квартиру и молча повалиться на кровать. Ощущения победы не было от разговора с Гошкой, хотя, казалось бы, он добился от этого подлого малого всего, что наметил: тот испугался, прибежал к брату и должен теперь оторваться от прежней компании. А главное, Гошка немало полезного рассказал и даже кое-что сделал, если учесть знакомство Виталия с Майкой. Наконец, Гошка много ещё расскажет, он психологически уже, пожалуй, готов к этому и с каждым днём теперь будет готов к этому всё больше. Желание освободиться, обезопаситься будет теперь расти в Гошкиной душе, станет двигать многими его новыми поступками. Да, важное начало было положено сегодняшней встречей. Всего лишь, конечно, начало, самое начало. Всё может ещё случиться, если недоглядеть. Но начало есть, что там ни говори.
И всё же ощущения полной победы не было от разговора с Гошкой. Ощущение было другое: что-то важное Гошка не договорил, что-то скрыл. Вот только сил сейчас у Виталия не было вспомнить те места в их разговоре, которые создали это ощущение. О чём они в тот момент говорили? Они говорили о Горохе… Нет, не то… О брате… Тоже не то… Как болит голова! О чём они ещё с Гошкой говорили, о чём ещё? О том, что Гошка убежит… Убежит… Нет, и это не то… Ох, как она болит, голова! Ещё… они говорили… Гошка выводит на убийство… Его совершил Горох… Какого-то Николая, билетёра… Это? Нет. Здесь Гошка ничего не скрыл… Как хорошо, что он лежит в темноте, что к нему никто не подходит! О чём они ещё говорили? О Бороде? Да-да, они говорили о Бороде. И что-то при этом проскользнуло у Гошки… «Что же это такое? Что же это такое?..» - уже сквозь сон мучился Виталий.
Утром его поднял с постели телефонный звонок.
Виталий, открыв глаза, машинально посмотрел на часы. Было уже девять. Он вскочил, как ужаленный, принялся было лихорадочно одеваться и только тогда сообразил, что сегодня воскресенье и на работу идти на этот раз не требовалось. А требовалось только подойти к телефону.
Звонил Эдик Албанян.
– Ну, старичок, и дела!
– сказал он бодро, даже почти обрадованно.
– Что-то, знаешь ли, небывалое. Твой покорный слуга никогда ещё - понял ты меня? Никогда!
– так мордой в грязь не летел. Это просто интересно, такой сюжет!