Вечерний круг. Час ночи
Шрифт:
– Была да сплыла.
– А всё ж таки?
И в этой жестокой настырности Откаленко ощутил что-то новое, что-то не Гришкино, словно кто-то внушил её ему, кто-то ему велел повести так разговор.
Игорь лениво повернул голову, оценивающе-небрежно оглядел подавшегося к нему Гришку и презрительно процедил сквозь зубы:
– Катись лучше, бобик. Дёрнуло меня гавкать с тобой вчера.
– Ладно тебе!
– уже всерьёз обиделся Гришка.
– Ты на встречу-то пойдёшь или нет?
– Моё дело. Махно твой тоже не царь морской. У вас тут рыбка покрупнее ходит.
Откаленко решил не только показать Гришке, какая дистанция их разделяет, не только дать понять, что там Гришка просто мелочь, шелуха рядом с ним, Чёрным, что его дело шестерить, состоять на побегушках, но что и сам Махно тоже в его глазах не бог весть какая величина.
– До той рыбки тебе, Чёрный, без нас не добраться, понял?
– обиженно сказал Гришка, отодвигаясь.
– Не очень-то кидайся.
– А что?
– А то. Укусить могут.
– Это меня?
– мрачно и удивлённо спросил Игорь.
– До хотя бы и тебя.
– Ну, топай, топай!
– Игорь зло хохотнул.
– Я гляжу, ты перегрелся, бобик.
– Ладно, - не вытерпел Гришка.
– Махно тут, у меня сидит. Пойдёшь?
– И он кивнул на свою калитку.
– А товар?
– Небось при нём.
– Пойдём, чего ж, - лениво согласился Откаленко.
– А комиссия будет?
– Будет, будет. Всё тебе, Гришенька, будет, чего на роду написано.
Они поднялись со скамейки и направились к калитке. Она отворилась с душераздирающим визгом, чертя нижним краем по песку.
Откаленко, не выдержав, усмехнулся.
– Даёт у тебя калитка, очумеешь.
– Сознательная. Никто нежданно не явится. Ты гляди, полкан мой выскочит.
И в самом деле из-за небольшого дома в глубине двора вылетела крупная дворняга, чёрная, лохматая, с квадратной мордой и обрубленным хвостом. Злобно рыча, она кинулась к незнакомому человеку. Игорь остановился и упёрся глазами в круглые, осатанелые от злости собачьи глаза. Пёс тоже остановился, яростное клокотанье усилилось, пасть приоткрылась, стали видны белые клыки.
Гришка собрался было дать какую-то команду, но Откаленко движением руки остановил его.
– Как звать-то?
– спросил он, не отводя глаз от собаки.
– Марс.
– Ишь ты!
– усмехнулся Игорь и вдруг грозно окликнул: - Марс!
Уши собаки приподнялись. Она словно удивилась.
– Ко мне!
– снова приказал Игорь.
Собака, однако, не шелохнулась, но глаза раза три подряд недоуменно мигнули.
Игорь сделал твёрдый шаг вперёд и властно произнёс:
– На кого лаешь?
И собака, вывалив язык, воззрилась на него в полном недоумении, словно и в самом деле не понимая, на кого это она вдруг решилась лаять. Она даже села, Чтобы основательнее подумать над этим.
А Игорь уже уверенно подошёл к ней и спокойно потрепал её за ухом.
– Ну, ты даёшь, Чёрный!
– восхищённо удивился Гришка.
– Чтобы Марс так…
Они двинулись к домику, и за ними, неохотно поднявшись, потрусил Марс, явно смущённый всем происшедшим с ним.
Дверь в дом оказалась незапертой. Гришка только толкнул её и провёл Откаленко по темноватому коридорчику, затем они поднялись по узкой, скрипучей лестнице на маленькую площадку, куда выходило две двери. Открыв одну из них, Гришка кивком пригласил Откаленко за собой.
Небольшая, душная комната была залита солнцем. И в первый момент Игорь, невольно жмурясь, даже не заметил длинного, худощавого парня, развалившегося в старинном кресле с диковинной резьбой и потёртыми, рваными подлокотниками, невесть как оказавшемся в этой убогой, пыльной комнатёнке.
Парень оглядел Игоря и небрежно спросил Гришку:
– Этот, что ли?
– Ага. Этот, - охотно подтвердил Гришка.
– Ну, - обратился парень уже к Откаленко, - чего ты тут, гад, нюхаешь?
Впрочем, в голосе его не было злости.
– Что ж, Олежек, - насмешливо спросил Откаленко, - знакомых не признаёшь?
– Не-а, - с такой же точно насмешкой покрутил головой Ткачук.
– Та-ак, - протянул Откаленко, без приглашения садясь на какой-то стул прямо на середине комнаты и вытаскивая сигареты.
– Значит, как пить, так знакомый, а как дела делать, так всё, ваших нет?
– Допустим. Дальше что?
– всё с той же нахальной усмешкой ответил Ткачук.
Игорь не спеша встал, приблизился к насторожившемуся Ткачуку и вдруг, нагнувшись, неуловимым движением рванул ножку кресла, в котором сидел Ткачук. И тот кубарем вывалился на пол, а кресло, с наполовину оторванной ножкой, покатилось в другую сторону. Игорь мгновенно прижал Ткачука коленом к полу и вывернул ему за спину руку. Тот взвыл от боли.
– Отпусти, гад! Убью! Гришка!
Но Гришка, оцепенев от неожиданности, словно прилип к стене, испуганно хлопая глазами, и только всё время спрашивал срывающимся тенорком:
– Ты чего делаешь? Ты чего делаешь?
– Ладно уж, вставай, - сказал Откаленко брезгливо и махнул рукой.
Он снова уселся на свой стул посреди комнаты. Сигарета, оставленная им там, ещё дымилась, и он с удовольствием её раскурил.
Ткачук с трудом поднялся на дрожащие ноги и, волоча их, отыскал себе какой-то другой стул.
– Будет разговор?
– усмехаясь, спросил Игорь.
– Но-но! Хрусты есть?
– И хрусты есть, и кое-чего ещё найдётся, - кивнул Откаленко.
– А у тебя что в обмен на хрусты водится?
Разговор приобретал вполне мирный характер, словно и не было этой короткой злобной стычки. Но Игорь прекрасно понимал, что именно благодаря ей и начался этот мирный разговор. За семь лет работы в розыске он успел уже изучить эту поганую породу людишек. Он не имел никакого желания копаться в их искалеченной, гнилой психике и выискивать всякие причины, как это склонен был всё время делать его друг Лосев. Игорь использовал свои знания лишь для дела, конкретного дела, которым в данный момент занимался. «А всех жалеть у меня нервов не хватает, - говорил он.
– Я только тех жалею, кого эти гады обидели, а их самих пусть вон Лосев жалеет, я их душить буду, пусть лучше не попадаются». А уж как надо «душить», это Откаленко знал.