Вечная любовь
Шрифт:
– Шок, что ли?
– Шон подхватил ей на руки.
– Сейчас отдохнешь! Нам всем нужен отдых.
– Нет, - голос словно смешался с песком и царапал пересохшее горло.
– Нет. Я хочу убраться отсюда... поскорее.
– Тогда убираемся!
Связанные верблюды не убежали далеко. Они просто залегли в песок и так переждали бурю. Караван почти не пострадал. Только проводник исчез, да пустовало одно седло: Ян не пережил схватки.
– Что это было?
Голос вернулся, но вместе с ним пришел и озноб. Улю трясло, как в морозный день, и солнце не могло прогнать
– Костяной демон. Я же говорил - Гоби полна сюрпризов.
Стараясь не смотреть на потерявшего всадника верблюда, Уля вцепилась в седло своего. Сил на управление не осталось, и повод взял Шон. Перед тем как дать знак трогаться, он оглядел поредевший отряд. Уля последовала его примеру.
Басан сидел, двумя руками обхватив высокий горб своего верблюда. Оюн был рядом, готовый помочь другу. Китаец прятал глаза, а вот Джастин Одли, напротив, казался очень возбужденным. Он что-то эмоционально говорил в диктофон, потом делал снимки и снова говорил, иногда обращаясь к Шону и окружающим. Глаза фанатично горели, и археолог несколько раз порывался побежать к холмику, в котором покоились кости. Но держащийся поблизости китаец каждый раз его останавливал.
– Все верно, - кивнул Шон.
– Не стоит их тревожить.
Уля удивилась: отрицающий мистику археолог просто не мог сказать такого! Но, с другой стороны, то, что она только что видела, никак не походило на реальность. Воспоминания были такими страшными, что даже думать об этом не хотелось, и очень кружилась голова. Покрепче вцепившись в сбрую, Уля шептала себе:
– Я выдержу. Я должна выдержать.
И изо всех сил надеялась, что это правда, даже когда в глазах потемнело.
Очнулась Уля от холода. Над ней трепыхался тканевой навес, по которому прыгали неровные отблески костра. Под головой лежал спальный мешок, второй служил одеялом. Он сбился, и холодный ветерок забирал тепло, которое отдавал остывающий песок.
– Проснулась?
Шон протянул флягу. Только теперь Уля почувствовала, как хочет пить, но первый же глоток заставил закашляться.
– Поешь?
Голод оказался не меньше жажды. Уля хотела перебраться к костру, но сил не было, и Шон принес ужин под навес.
– Кажется, я заболела... Извини.
– Ты просто устала. Вот, выпей, пока горячее, и к утру будешь в норме.
Горечь обожгла горло, и показалось, что рот онемел, но Уля выпила все до последней капли. А потом хватала губами воздух, стараясь отдышаться.
После еды потянуло в сон. Шон помог залезть в спальник и остался рядом.
– Можешь снять?
– попросила Уля, указывая на навес.
Черно-фиолетовое небо походило на перевернутую чашу, усыпанную мелкими стразами звезд. Млечный путь пересекал его наискосок, сияя переливами от белого до багрового.
– Красиво, - выдохнула и повернула голову.
Вдали громадной тенью вставали скалы. Они казались изначальным мраком и словно поглощали те крупицы света, что посылал земле тонкий месяц. Но почему-то тревоги не было, как и страха. А все произошедшее утром казалось дурным сном.
Уля поискала взглядом Яна и проводника. И не нашла.
– Значит, правда, - прошептала, не смея поверить.
– Кто знает, что есть истина?
– долетело тихое.
Шон смотрел в небо. Его тень тревожно металась по земле. Нормальная, человеческая тень. И Уле стало смешно:
– Представляешь, я с чего-то решила, что ты - не человек!
– Кто знает, что есть истина?
– терпеливо повторил Шон и добавил уже нормальным голосом: - Нам всем пришлось нелегко.
Смех рассеял остатки тревоги. И возвратил уверенность в спутнике. От него Уля не ждала подвоха. Тигр мог и привидеться. Но вот костяной демон, да и тот зверь... Они мало походили на галлюцинацию.
– Шон?
– решилась спросить.
– А кто это был? Похожий на помесь дракона и лошади?
Он долго молчал прежде, чем заговорить снова. И ограничился всего одним словом:
– Враг.
15
Дни слились в сплошную линию. Уля привыкла и к песку, и к каменистой равнине, а главное - к верблюду! И даже подружилась со своим, оставляя ему кусочек галеты от ужина. Единственное, что портило настроение - невыносимая жара. Если от ночного холода можно было закутаться в одежду и спальник, то днем хотелось снять даже кожу.
Зато она научилась пить подсоленную воду и увидела такие красоты, каких и в кино не показывают.
Пустыня менялась каждую минуту. То спокойная, ясная, светлая. То - мрачная, готовая обрушить на путников плеть хлесткого ветра. Но в любом состоянии она была прекрасна!
Ужасы первого дня постепенно забылись. Уля подозревала, что этому помог отвар, которым Шон потчевал её каждый вечер, и пила с благодарностью. А еще очень полюбила ночные разговоры наедине. Обычно они отходили в сторону от костра и сидели прямо на каменистой земле, долго сохранявшей жар дневного солнца.
Шон рассказывал о чудесных местах, в которых успел побывать. Особенно тепло вспоминал озерный край:
– Такой красоты я не видел нигде. Представь себе равнину, со всех сторон окруженную горами. Они поросли непроходимым лесом, полным невероятных зверей, и между деревьями шумят чистые реки. Водопады звенят, приветствую рассвет, а озера так прозрачны, что можно пересчитать каждый камешек на дне и рассмотреть каждую рыбку. Дожди там теплы, а зима мягкая, и снежинки покрывают деревья невесомым одеялом, которое потом сбегает в реки звонкими ручьями. А пропитавшийся благоуханием дивных цветов воздух такой густой, что хочется его есть, как древние боги - амброзию и нектар.
– Ты любишь те места... Где это?
Улыбка Шона получилась грустной:
– Неважно. Я не думаю, что смогу туда вернуться.
Улю потрясла тоска в его голосе. И удивил ответ. Но лезть в душу не стала. Шон заговорил сам:
– Жизнь - это череда находок и утрат. Только обычно теряешь больше. И терять снова я не собираюсь!
В наступившей тишине Уля слышала, как ухало собственное сердце. Но почему её так взволновали простые слова? И почему так сладко и в то же время больно?