Вечная любовь
Шрифт:
На миг показалось, что звезды Млечного Пути сдвинулись, и через небо вытянулся, плавно изгибаясь, сияющий дракон.
Ульяна моргнула, и все вернулось на свои места. Бездонное небо и пустыня. Уля поймала себя на мысли, что они невероятно подходят друг другу. С тем и заснула.
Разбудили её встревоженные голоса.
– Не двигайся!
– прозвучало над самым ухом, и сверху кто-то навалился.
Первым порывом было высвободиться из захвата, но Шона что-то встревожило, и Уля сначала открыла глаза.
Неподалеку на земле извивался...
Она
– Что за...
– Олхой-хорхой, - прошипел в ответ Шон.
– Не двигайся! Куда, придурок...
И, сорвавшись с места, он ринулся наперерез возбужденному англичанину. Тот, беспрерывно щелкая затвором фотоаппарата, обходил существо по дуге, но в какой-то момент решил подойти поближе.
Оба конца дрогнули, выпустив две толстых струи. Одна попала Джастину в лицо. Тот завопил, уронив фотоаппарат, а олхой-хорхой выпрямился и, издав странный для своих размеров писк, начал вкручиваться в землю. Ему помешала длинная автоматная очередь.
Грязно-розовое тело побагровело, кожа покрылась синюшной сеткой сосудов и... все взорвалось. Ошметки крови, слизи и внутренностей разлетелись по сторонам. Большая часть упала на катающегося по земле Джастина, насквозь прожигая одежду.
Но он уже не заметил. Плоть оползала с рук и лица, плавилась в прорехах одежды.
– Говорил же - не двигаться, - в голосе Шона звучала горечь.
Он словно не слышал захлебывающегося воя, а остальные спокойно стояли рядом, глядя на мучения ученого.
– Да что же вы...
– Улю как пружиной подбросило.
Но подойти ей не позволили. Шон перехватил и развернул, закрывая ладонью её глаза:
– Не трогай - погибнешь. Его не спасти. Разве что...
– И, чуть повернув голову, скомандовал: - Оюн!
Раздался выстрел. Вой стих. Уля выскользнула из ослабевших объятий и на коленях поползла к Джастину.
Кости черепа скалились сквозь остатки кожи. Глаза вытекли, а под телом расплывалось темное пятно. Иссохшая каменистая пустыня впитывала кровь, как воду.
– Что... что вы наделали?
Истерика захлестнула, заставив забыть обо всем. Уля ползла к покойнику и одновременно пыталась отодвинуться от отдавшего приказ Шона. А тот надвигался, неотвратимый, как судьба.
– Не надо! Замри! Не трогай его!
– крик взорвался паникой.
Отползая, Уля задела комочек начавшей подсыхать слизи, и руку тут же обожгло болью. От собственного вопля заложило уши. Все сделалось неважным, осталась только обжигающая, слепящая боль.
Уля не чувствовала, как Шон наваливается сверху. Как Оюн и Юн пытаются зафиксировать её руки и ноги. И только, когда сверхновая перед глазами погасла, смогла оглядеться.
Басан лил воду на обожженную руку. Не скупясь, не жалея неприкосновенный запас. Падая с высоты его роста, струя уносила с собой остатки слизи, но кожа уже покраснела и кое-где пошла пузырями.
– Отпустите, - прохрипела, не понимая, отчего болит горло.
– Не двигайся!
Шон скатился на землю и, подхватив Улю на руки, понес к погасшему костру. Там, усадив на расстеленное одеяло, поинтересовался:
– Поняла теперь?
Она помотала головой, сделав попытку отползти. Но с другой стороны уже подошел Оюн. Он принес аптечку. Шон покопался в ней и достал круглую коробочку с какой-то желтоватой мазью.
– Дай руку!
Когда Уля не послушалась, взял сам, стараясь не прикоснуться к ожогу. Мазь оказалась приятно-прохладной и почти сразу уняла боль.
– Ты только руку обожгла, а орала на всю пустыню. Представь, каково было Джастину! Кислотой в лицо!
– Но вы даже не попытались его спасти. И... убили!
Перед глазами встало обезображенное лицо, отчего по спине пробежали мурашки, заставив передернуть плечами.
– Это было милосердно, - Шон перевязывал руку и терпеливо объяснял.
– Ты видела его лицо? Как думаешь, он выжил бы с такими ранами? И как долго? Предпочла бы смотреть, как Джастин мучается несколько часов, пока эта гадость прокладывает дорогу к мозгу? Уля, запомни: если в тебя плюнул олхой-хорхой - ты обречена. Куда бы он ни попал - ты труп, причем такой смерти и врагу не пожелаешь.
Закончив, Шон оглядел поредевший отряд:
– Все целы? В путь!
По мнению Ули, лучше было бы повернуть обратно, но в глазах спутников горел такой фанатичный огонь, что она не решилась возражать. А потом азарт захватил и её: судя по всему, находка стоила того, чтобы рискнуть.
И все-таки мысль, что Джастин Одли не напишет больше ни одной статьи, не сделает ни одной фотографии на радость фанатам археологии, убивала. И доверие к Шону пошатнулось очень сильно. Когда он попытался забрать повод её верблюда, воспротивилась, вцепилась в грязную веревку двумя руками:
– Я сама. Надо же привыкать.
Шон только кивнул и проехал вперед, оставив замыкать цепочку каравана Басану.
Тот почти оправился после нападения беркута. Не кривился при каждом шаге, да и движения стали свободнее. А в один из вечеров Оюн и швы снял. Уля старательно отводила взгляд, но он постоянно возвращался к багровым шрамам с красными точками там, где были нити.
– Если не будет таскать тяжести - скоро поправится, - Шон заметил её страх и постарался успокоить.
Ульяна разрывалась. С одной стороны, рядом с ней находились убийцы. С другой... Стоило закрыть глаза, тут же всплывал скрючившийся на земле Джастин, его лицо, лишившееся кожи и мяса... Эта картинка словно отпечаталась на внутренней стороне век, чтобы не давать покоя. После такого не выживают, в этом Шон прав, и, возможно, тот выстрел действительно оказался coup de gr^ace, ударом милосердия, ведь доставить раненного в больницу было невозможно, а пустынная буря заметет следы преступления... Но в глубине души Уля понимала, что всего лишь ищет оправдание человеку, который стал небезразличен.