Вечно в пути (Тени пустыни - 2)
Шрифт:
Персы, хезарейцы, курды, туркмены, негры, арабы кишмя кишели между надгробий и свежевырытых могил. Нищие протягивали руки с деревянными чашками для подаяния. Мешхедские маддахи* прямо в лицо совали скользких разевавших пасти змей и предлагали за один-единственный шай невероятные трюки. Заунывно тянули свои песнопения дервиши. Нагло и по-базарному крикливо торговались могильщики. Трупным смрадом несло от обмотанных и сплетенных веревками тюков, которые небрежно стаскивали с верблюдов и мулов и швыряли на землю.
_______________
* М а д д а х и - странствующие монахи.
Гуляма стиснули, в него впились плохо одетые, отвратительно пахнущие могильные служители в духовных одеждах и совсем оглушили воплями:
"Где твой покойник? Откуда привез ты своего покойника? Давай деньги! Хорошенькое, удобненькое место отведем... Закопаем твоего отца в могилу! Во веки веков будет отец благословлять тебя, что ты похоронил его на священном кладбище Катл-е-Гах. Или у тебя не отец, а жена? С женского трупа подешевле берем! Давай, давай, раз уж ты тащил свою сварливую подругу через весь Иран! Или ты хочешь, чтобы она проела тебе печенку и в раю... Э, нет... У тебя, наверное, сын! Вай-вай! Не скупись для сыночка!.."
Беснующиеся служители тянули Гуляма, наступали на ноги, толкали, дергали за одежду, дышали прямо в лицо...
Отчаявшись выбраться из толпы, векиль толкнул одного, отшвырнул другого и быстро зашагал, перепрыгивая через низкие глиняные надгробия. Рев поднялся над кладбищем. Какие-то особенно рьяные, судя по длинным бязевым "габа" - балахонам - и яйцевидным "гибе" на головах, паломники наступали с палками: "Гяур! Нечестивец! Бей!"
Толпа швыряла и мотала Гуляма в разные стороны, пока чья-то сильная рука не вытянула его через пролом в ограде.
На улице было тихо и душно.
Гулям даже не удивился, когда увидел Алаярбека Даниарбека. Он вообще потерял способность удивляться.
– Что вы здесь делаете?
– спросил он маленького самаркандца.
– Хочу стать настоятелем гробницы его святейшества восьмого имама Али бен Муса ар-Резы...
– Что вы болтаете? Я серьезно же...
– Правда то, что я ножиком зарезал слона, но неправда, что я принес его на своих плечах домой. Я здесь поклоняюсь Золотому Куполу. Я паломник.
Но Гулям уже не слушал.
– Где Настя-ханум? Где моя жена?
– спросил он.
– В доме Али Алескера.
– Отведи меня к ней. Ты знаешь, где это?
– Знаю. Рядом с инглизским консульством. Но как вы забрались на шиитское кладбище? Суннита, если поймают на кладбище Катл-е-Гах, обязательно убьют... Очень священное место. Сюда со всех концов Персии даже камни идут в паломничество. Каменные богомольцы! Если перс видит на дороге гальку, обязательно в сторону Мешхеда кинет. А другой еще дальше бросит. Так за десять лет камень до имама Резы и доберется... Сюда, на кладбище, везут умерших шиитов со всего света. Погонщики мулов берут большие деньги за перевозку мертвецов. Неприятно везти смердящий труп... Можно заразиться. В караван-сарай по дороге не пускают. Ночуют в степи, а там разбойники. Кто похоронен на Катл-е-Гах, с того все грехи как рукой снимают... Совсем святое место Катл-е-Гах... Я приходил выбрать местечко себе для могилы, но что-то мне здесь не нравится...
– Чего ты болтаешь? Идем быстрей!
– не вытерпел векиль Гулям.
– Алаярбек Даниарбек не болтает, а говорит. А идем мы со всей быстротой, на какую способны. Так вот... Смотрю, теснота... В тесноте и смраде придется лежать... На Катл-е-Гах даже намогильных камней не позволяют класть. Только кучу земли насыпают. Дождик пройдет - и от могилы ничего. А могильщики-воронье опять место продадут и к тебе в могилу еще покойничка сунут... Вы напрасно сюда пришли. Опасно вам...
Но тут Алаярбек Даниарбек прервал сам себя:
– Вот что. Сначала мы спросим дорогу!
Первый, кого он спросил, был напыщенный господин в очень потертом и лоснящемся на локтях европейском костюме. Господин ехал на осле, а за ним бежал толстый потный слуга, уцепившись одной рукой за ослиный хвост, а в другой держа открытый дождевой зонтик над головой хозяина.
– Спроси у него, - господин высокомерно кивнул в сторону слуги.
– Не знаю!
– тоненько пропищал тот.
– И чего вы только людей беспокоите?
Алаярбек Даниарбек остановил прохожего, очевидно мелкого торговца.
Но в ответ услышал:
– Место инглизов на свалке. Ищите - сгори их отец!
– там...
Но тут многолюдная толпа завертела Алаярбека Даниарбека и Гуляма. И потащила по улице.
Сразу же Гулям потерял из виду своего спутника. Сжатый со всех сторон здоровенными полуголыми персами, векиль барахтался в людском месиве. Ему показалось, что одичавшая свора могильщиков кладбища Катл-е-Гах настигла его и вот-вот растерзает. Персы рычали, били ржавыми цепями и веригами себя по плечам, наносили себе по лбу удары саблями и ножами. Кровь, смешанная с грязным потом, текла по груди и животу и обагряла белые штаны. Кровь была и на лентах, и на страусовых перьях, и на цветах, гирляндами украшавших многих в толпе.
Гулям боролся с кем-то, кричал что есть силы, но голос его потонул в реве многочисленной толпы: "Вах Хусейн! Шах Хусейн!" Изуродованные экстазом физиономии, выкатившиеся глаза, сладкий запах крови вызывали тошноту. Кто-то, суя Гуляму в руки клинок весь в сгустках крови, таращил обезумело глаза и хрипел прямо в ухо: "Проклятие Йезиду, убийцу Хусейна! Начинается битва! На помощь пророку!" Богомольца отшвырнула в сторону лошадиная морда вся в павлиньих перьях. Зазвенел вопль: "Дорогу коню святого имама!" Мимо проплыли цветастые ковры и парчовые попоны, а за ними негры тащили на плечах пышный, но очень пыльный паланкин с манекенами женщин и детей из папье-маше...
Искаженные лица, пожелтевшая позолота, цветное тряпье мелькали и крутились в дикой карусели. Перед отупевшим, ошеломленным Гулямом паясничал водонос, ревевший: "Хусейн хочет пить! Дай воды Хусейну, проклятый кяфир!" Почему водонос заподозрил в Гуляме не шиита? Или его европейский костюм натолкнул на такую мысль безумца? К счастью, водоноса умчал поток полуголых фанатиков, так кричавших свое "Вах Хусейн!", что они и не расслышали воплей водоноса. Наконец до сознания Гуляма дошло, что он попал в самую гущу шахсей-вахсея - ритуальной процессии, устраиваемой в дни поста Мохаррем последователями убиенного халифа Али.