Вечно в пути (Тени пустыни - 2)
Шрифт:
Но прежде чем приступить к делу, Анко Хамбер, очевидно, решил свести с Гулямом кое-какие счеты, поиграть с ним в кошки-мышки. Он никогда бы не сказал ему, Гуляму, то, что он сказал, если бы перед собой не видел человека, подавленного, опустошенного горем. Кроме того, очевидно, на всякий случай за портьерой стоял кто-то, не то лакей, не то сотрудник консульства. Гулям не столько увидел его, сколько почувствовал его присутствие.
Анко Хамбер побагровел и сказал презрительно:
– Величайший писатель мира Киплинг... Редиард Киплинг (вы, конечно, его читали, когда учились в Оксфорде) говорил: "Афганец вовсе не заслуживает доверия. Доверяйте проститутке сначала, змее потом и афганцу после всех..."
Он сделал паузу, наслаждаясь впечатлением, произведенным этой цитатой. Анко Хамбер как бы говорил: прочь церемонии, карты на стол, поторгуемся. Мы видим друг друга насквозь.
– Господин Гулям, обратите внимание... Я все еще разговариваю с вами...
– продолжал он, - а я мог бы и не разговаривать. Вы, афганцы, враги. Вы остаетесь упорными заговорщиками, вероломнейшими, безжалостными врагами... Но британское консульство интересует реальность. Эта реальность...
– Договаривайте!
– Восхитительно! Превосходно!..
Благодушие вернулось к Анко Хамберу, и из грушеподобной его головы, казалось, снова заструились довольство и благодушие.
– Так что же вы хотите?
– Подведем итог. Мне известно местонахождение каравана.
Собеседники смотрели друг другу в глаза. Глаза спрашивали и отвечали. Гулям и консул понимали друг друга без слов. Безмолвный разговор продолжался мгновения, но за эти мгновения в мозгу Гуляма промчалась вся его жизнь - прошлая, настоящая и... будущая... Да, он отлично представил себе и будущее... Одно дело, если бы он вернулся в Пуштунистан с семьюстами двадцатью семью вьюками, другое... с пустыми руками!
Тысячи пудов груза, и какого груза! Прекрасная цена доверия. Он видел лица своих соплеменников. Суровые лица.
Но теперь все дым и пыль. Сейчас он сам себе подпишет приговор. Он знал и не мог поступить иначе. Он смотрел в глаза, холодные рыбьи глаза Анко Хамбера, но не видел их уже. На него смотрели глаза его Насти-ханум. Смотрели с мольбой, надеждой, любовью...
Гулям решил. Он сказал тихо вслух:
Розой был я - от горя шипом стал я.
Медом я был - змеиным ядом стал я,
Розой был я средь свежих роз,
Среди друзей и недругов презренным стал я...
Анко Хамбер многие годы жил и работал на Востоке. Поэтическое четверостишие поэта Исфагани немного растрогало его. Всегда чуть-чуть жалеешь своего врага, сдавшегося на твою милость. Анко Хамбер возликовал. Сейчас его голова более чем когда-либо походила на сочную, перезрелую грушу, источавшую сладкий липкий сок.
– Итак, - ласково сказал он, - остается соблюсти ничтожные формальности, все решится к общему удовольствию...
– При условии, что моя...
– О! Я же сказал, ко всеобщему удовольствию... Поверьте мне... Ля-ля-ля!
Он вышел из-за стола и изящно, двумя пальцами протянул Гуляму лист бумаги.
– Спросили лису: "Кто твой свидетель?" - "Мой хвост", - отвечала она, - проговорил Гулям. Ненависть и брезгливость звучали в его голосе.
Но Анко Хамбер плевал на ненависть какого-то пуштуна. Продолжая напевать "ля-ля-ля", он ждал, стоя за креслом, когда Гулям кончит писать.
Он повертел перед глазами записку:
– Что это? Шутки, по-моему, едва ли в вашем положении уместны...
– Тайнопись...
– коротко заметил Гулям.
– Но я ничего не понимаю... Откуда я знаю, что вам вздумалось здесь написать?
– Начальник охраны Аббас Гора (это его прозвище) не поверит никакой другой записке... Он кухгелуйе... лур. Луры упрямы.
– А-а, шифр... Но вы мне покажете... Разъясните...
– Невозможно... Надо в совершенстве знать по-лурски... Это тайные письмена "Камсала" Мухаммеда Мумин Хусейна Мухаммеда Земан Тангабуни. Придуманы они при Нурширване еще в шестом веке...
Анко Хамбер колебался. Он поглядывал то на листок со странными письменами, то на Гуляма и не мог решиться. Вдруг он обнял его за плечи одной рукой и воскликнул с легким смешком:
– Прекрасно! Я в восторге! Таинственный Восток! Древние письмена! Как-нибудь мы потолкуем об этом с вами за стаканчиком виски. А сейчас за дело!
Было ясно - Анко Хамбер решил поверить. У него имелись основания верить. Он загнал этого опасного дикаря в угол. Деваться пуштуну было некуда. Анко Хамбер считал себя психологом, да и на самом деле по-своему знал хорошо людей Востока. Он понимал, что Гулям целиком захвачен своим чувством.
– А теперь мы сделаем два дела, - доверительно сказал Анко Хамбер, отправим нарочного и избавим от неудобств вашу прелестную супругу.
– Она в тюрьме?
– с отчаянием спросил Гулям.
– Увы! Я полагаю... Вот если бы ваше мудрое решение вы приняли еще в Баге Багу... Впрочем, мешхедская тюрьма не из худших в Иране.
Господин консул сделался теперь настолько предупредителен, что даже предоставил Гуляму свой "шевроле" и послал с ним своего секретаря, чтобы упростить все формальности.
Начальник тюрьмы рассыпался в тысячах извинений. Он забегал, засуетился. Он умолял не осуждать его. Он и понятия не имел, кого привезли к нему. В документе, который прислали из тахмината, не указали, кого надлежало подвергнуть заключению. О, если бы только он знал, что это благородная дама! Какое несчастье! Он приказал бы ее держать у себя, в своей квартире, на женской половине. У него неплохие апартаменты при тюрьме. Ая-яй-яй! Какое недоразумение!
Начальник приказал, пока ходили за заключенной, сервировать в своем служебном кабинете чай. Он выразил надежду, что господин векиль не имеет претензий. "Вы убедитесь сами... У нас самое гуманное обращение. У нас, увы, нет тех удобств, какие есть в тегеранской тюрьме... О, тегеранская тюрьма весьма цивилизованная тюрьма! Рай земной, а не тюрьма... Но и побыть у нас в тюрьме одно удовольствие..."