Ведьмин жребий
Шрифт:
— Какого дьявола? — спросил ульцескор.
— Кайну помогает Вираго. Ты сам сказал. — Шадрен кивнул на ружье, перемотанное тряпьем и прикрепленное к седлу. — Я займусь ею.
— Тогда он ни за что не поверит, что я пришел с миром.
— А ты идешь с миром?
Ланн медлил с ответом. Действительно ли он собирался вести переговоры с Кайном, добиться его расположения, а затем всадить ему нож в спину, как велел ему Анцель? Он очень сомневался в успехе этого плана. Проще кружить друг напротив друга с клинками в руках, не отрывая взгляда от лица противника, будто самые заклятые враги. Ланн понятия не имел, почему Кайн так стремится завоевать его симпатию, ведь между ними не могло быть никаких отношений, кроме взаимной ненависти. Так или иначе, Ланн отправит предателя к праотцам, но сначала ему нужно найти и обезопасить Тишу.
— Я не должен объявлять ему войну, — наконец произнес он.
— Ей уже не поможешь, — покачал головой Шадрен.
Ульцескор вспыхнул гневом, его руки сжались в кулаки. Но поток оскорблений не успел слететь с его губ, а удар — достичь цели, так как Морвена заговорила, привлекая внимание обоих:
— Это неправда. — Шумно переведя дух, она принялась объяснять: — Есть вещи, которые лежат глубоко в нашем подсознании. Случается, они выплывают наружу. Поэтому я знаю, что не все потеряно. — Они все еще смотрели непонимающе, не догадываясь, о чем она говорит. Морвена смутилась. — Ох, забудьте. Вот что лучше запомнить: три поворота вправо, два влево и еще один правый. Поможет сориентироваться в подземелье.
— Откуда это тебе известно? — мрачно осведомился Ланн.
— Она сказала мне. Летиция ди Рейз. Ведь ее так зовут, правда?
Ланн изумленно моргнул. За прошедшие две недели ведьме неоткуда было получить эту информацию, разве что Вираго снова проболтались, а Морвена кривила душой, когда утверждала, что не знает имени девушки-волчицы. Но в этом не было никакого смысла.
— Я останусь здесь с Харри, лошадьми и поклажей. Посижу на том камне. — Она указала рукой на скалистый выступ в двух чейнах от зловещего леса. — Только вы не задерживайтесь.
— Ладно, — кивнул Ланн, приняв решение. — Я тебе верю.
Морвена хотела улыбнуться — и не смогла. В том, что Ланн относится к ней с подозрением, нет ничего необычного. Он не знает, насколько она опасна, но чувствует это.
Ульцескор обвязал лицо тряпкой, вооружился клинком и принялся рубить ветви, расчищая путь. Шадрен тем временем отвел лошадей к месту стоянки и спутал им ноги. Морвена стояла рядом, пока он работал. Экзалтор расстелил на плоском камне кусок меха и бросил на него одеяло. Сгущались сумерки, и атласный плащ Морвены не спас бы ее от холода и ветра. У Шадрена не было ни братьев, ни сестер, но желание обогреть и защитить женщину или ребенка текло у него в крови, а Морвена казалась ему слабой. Разве не этим он занимался, будучи экзалтором? Он охранял мир от чудовищ, которые в прошлом были людьми. Когда дело касалось монстров, он становился беспощаден.
Спустя минут десять Ланн нетерпеливо его окликнул, и Морвена поняла, что настал час расставания. Шадрен снял ружье с седла, потоптался на месте, затем спросил:
— Ты не боишься оставаться здесь одна?
Ведьма погрустнела. В другое время, в другом месте, не являясь теми, кем они есть сейчас, они могли бы стать возлюбленными. От этой мысли ей стало теплее. Она ответила, не глядя на него:
— Что может случиться с кем-то вроде меня?
Шадрен решил, что она говорит о своей причастности к тайнам темного искусства, о своей внутренней силе. Только другая ведьма могла составить ей конкуренцию — или экзалтор. Он понятия не имел, что Морвена принадлежит к чудовищам, — та самая девушка, которая так застенчиво просила его о поцелуе.
— Никуда не уходи, хорошо? — предупредил Шадрен на всякий случай. — Я вернусь. — Подумав, он исправился: — Мы вернемся.
Дождавшись утвердительного кивка, экзалтор развернулся спиной и зашагал в сторону леса. Харридан каркнула, пожелав Фрею вернуться целым и невредимым, но сокол не ответил на любезность. Морвена смотрела Шадрену вслед. Кайле не может умереть, но ее тело смертно. Лучше ей уйти, как только экзалтор скроется из виду, ведь в Гильдии ведьму ждала в лучшем случае участь послушной куклы. А если они решат, что кайлеах нельзя контролировать, ее убьют.
Но она не сделала и шагу. Вместо этого Морвена завернулась в одеяло, и, улегшись на камень, стала дожидаться их возвращения. Вечер оказался удивительно тихим, поблизости не было ни единой живой души. Харридан вскоре прикорнула на голом участке камня, по обыкновению сунув голову под крыло, а ведьма забылась крепким сном. Спустя несколько часов безмолвие застывшего мира потревожил шорох многочисленных крыльев, и темная туча насекомых, поднявшихся из лесной мглы, заслонила сизое небо. Черно-голубые мотыльки обсели спящую, их крылья трепетали, посыпая ее пыльцой. Тело ведьмы испускало слабое сияние. Морвене снилось, что в облаках над ней раскрывалась чудесная роза, ее бархатные лепестки ряд за рядом ложились на черное полотно, а в самой середке, мерцая и переливаясь всеми оттенками цвета, стоял хрустальный город. Если бы она только могла освободиться от земных оков, покинуть тело и взмыть в небеса, чтобы занять свое законное место на троне. Кто-то, стоявший у его подножия, был ей бесконечно дорог, но он принадлежал другой. Луна вплела его в свой сон, от которого нельзя проснуться. В груди разверзлась кровавая бездна, и рана причиняла Морвене столько страданий, что ведьма залилась слезами, не открывая глаз.
Любовь имеет свою цену. Не в том смысле, что ее можно купить. Она требует жертв и она ненасытна: поглотив все предложенное, любовь непременно захочет еще. Для некоторых эта ноша оказывается непосильной, и они желают ее сбросить; кто-то бежит от самих себя, другие выбирают смерть — сердца или тела. Иногда любовь угасает медленно, заставляя забывать, и это сродни милосердию. Бывает, она наносит удар за ударом, ставит несчастного на колени, чтобы в итоге оставить его ни с чем. Порой она бьет один раз, но жестоко, — и тогда потрясение настолько сильно, что лишает способности размышлять. Пламя. Боль. Красная птица жизни. Воля, честь, благоразумие. Подобно черной дыре, которая в будущем проглотит время и вселенную, любовь забирает все.
Ланн готов был возложить на жертвенный алтарь все, чем владел, и даже то, чем владели другие. Его никогда не посещали мысли о самоубийстве, но до встречи с Летицией его существование было пустым. Будучи карцем, он принимал все как должное; как ульцескор, он делал то, что подразумевал контракт. Ему хватало суеты окружающего мира, до краев наполненного болью и гневом. Ланн не находил удовольствия ни в убийствах, ни в изысканной еде, ни по части постели. Его товарищи убивали, наедались до отвала и спали с женщинами, а он всего лишь им подражал. Но Летиция ди Рейз вошла в его жизнь и изменила все. Ланн хотел ее; хотел так, как никогда и никого не хотел. Ради нее он мог стать зверем пострашнее Кайна.
'Если это конец, я умру вместе с тобой'.
Так он думал, пробираясь через лес и без остановки отсекая колючие ветки. Шадрен помогал ему, как мог, но ульцескор шел первым, поэтому на его долю выпала основная часть работы. Экзалтор следил за соколом и давал указания. Через час Шадрен предложил Ланну поменяться, но тот отказался. 'Я сам', — глухо пробормотал ульцескор. Правая рука ныла от усталости, поэтому он переложил клинок в левую и продолжил работу.
Ланн остановился, чтобы перевести дух, и не услышал за спиной шагов Шадрена. Он резко обернулся, держа наготове меч. Шадрен был в хрустальной маске. С плотно сжатым ртом он перерезал веревку, сдерживающую Фрея, снял с его головы клобучок. Затем произнес одними губами: 'Лети' — и сокол взмыл над лесом, не дожидаясь повторного приглашения.