Ведьмина сила
Шрифт:
— Так осталось же… сколько? Почему ты ничего не делаешь?..
— А ты переживаешь? — я криво ухмыльнулась. — Волнуешься? Жалеешь? Расслабься, Стёп. Через несколько дней все закончится, тебе сотрут память, и ты навсегда забудешь и об этих событиях, и обо мне. И будешь жить дальше и…
— Мар… закрой рот, — оборвал он грубовато. — И скажи, что ты делаешь и как ищешь ведьму!
— Закрой рот и скажи, — повторила я задумчиво. — Именно этим и занимаюсь. Пытаюсь сотворить невозможное.
Сердце замерло. И моё, и одного из заклинателей. Я уронила рюкзак
— За мной.
Морг располагался в подвале, и вход туда вел отдельный. Заклинатели изрисовали все подступы к обшарпанной двери ловушками — и асфальт, и стены покрывали цепочечно-круговые вязи символов, и любой неосторожный шаг мог разрушить магию, стерев важную линию. Я замерла на границе, придерживая Стёпу за рукав куртки. Зонт он уронил там же, где я — рюкзак, и теперь холодный дождь заливал наши лица, стекал за шиворот, мелкими брызгами замирал над светящими знаками.
Я напряженно прислушалась к себе, тряхнула головой и достала из кармана куртки перчатки:
— Помогай.
По венам болезненно пробежала чужая огненная магия, «подсоединяясь» к моему «углю». Я разожгла Пламя, и вовремя. С грохотом распахнулась дверь, и на улицу вылетел незабвенный патологоанатом. Бледный, взъерошенный, бородка в подпалинах, на щеках копоть, остатки волос дыбом. Я напряглась еще больше. Похоже на… чужое вмешательство.
— Маруся? — пробормотал он и выдохнул: — Отпусти. Всё же для вас делал… Я же ваш!
— Патент, — потребовала я и шагнула вбок, становясь между нечистью и Стёпкой. Последний сипло и недоверчиво ругнулся. А я повторила: — Патент от ведьм с правом проживания в этом городе есть?
— Ты же знаешь, что нет, — Анатоль Михайлович вдруг расслабился, успокоился, огладил дымящиеся штаны, запахнулся в халат. — Ты должна знать, что таким, как я его не дают. Мы под запретом. Все, как вы нас называете, «ящерицы». Пара идиотов наломала дров, нажравшись чужой силы до перерождения в высшую нечисть, а расплачивается за их глупость весь народ, — он вздохнул, нервно поправил воротник рубашки и тихо добавил: — Я собрал пятнадцать особей. Приманил «муху» с личинкой. Почти добрался до беса. Хотел доказать, что не все мы… вред. Патент заслужить. Отпусти, Марусь.
Перчатка жгла руку, на землю капала кровь, и «ящерица», учуяв ее, задышал мелко-мелко, черный зрачок расплылся тьмой, затапливая белок. Однако он набрался…
— Так ты знал, кто она? — очнулся Стёпа.
— Конечно, — патологоанатом улыбнулся. — За палачом такой шлейф страха тянется, что не испугаться ее может только безгрешный ангел. Или безголовый чудак-оптимист вроде тебя. Конечно, знал. Отпусти, Марусь, — и снова стал серьезным. — Я в долгу не останусь.
— Без патента вы все равно пропадаете, — заметила я.
Да, шлейф страха от палача — как тридцатилетняя печенка бабы Зины, почти не поддается маскировке. Мы старались, но всех не проведешь.
— Мне почти двести лет, — он ухмыльнулся. — Выживал же как-то. Выкручусь.
В дверном проеме обозначился второй силуэт. Вика. Старшая медсестра. Тучная
— Уходите. Быстро.
— Но… — начал Стёпа.
— Оба! Анатоль Михалыч… позаботьтесь о коллеге!
И стерла одну линию, выпуская его. И быстро восстановила рисунок, запирая «муху» ловушке. Но долго она ее не удержит. А «ящерица» не врет — нечисть не умеет лгать.
— Вика? — недоверчиво позвал Стёпа.
Она глянула на него, зашипела разочарованно.
— Это же «личинка»? — я изучила тучное тело медсестры, ища слабые места. — Заклинатели еще внизу, в изгоняющем трансе?
— Ага, — отозвался из-за моей спины Анатоль Михайлович. — Матку раздавили. А «личинка» удрала, виноват. Занят был. Но ее связь с маткой сберег, чтоб не упорхнула. И остальных сохранил.
У меня в мозгу что-то щелкнуло, переключаясь с одной опасности… на вторую. Нечисть шипела, металась вдоль круга, а я обернулась и очень тихо спросила:
— Когда, говорите, первые чужаки появились? Еще до беса?
— Дня за три до, — патологоанатом стоял шагах в десяти от меня и на всякий случай держал Стёпу за плечо. — Иль за два… Это важно?
Я отвернулась, скрывая секундную панику и бессмысленно вытирая мокрое от дождя лицо. Два или три — неважно. Важно, что времени у меня, считай, не осталось. Ведь и гробницы вряд ли открылись бы так рано, почти за неделю. Куда понятнее — за три дня… Но мы не знали сроков — в гробницы никогда никого не пускали, а ведьмины сказки грешили расплывчатыми формулировками и неточностями.
— Марусь?
Что же вы наделали… И почему борьба за свою жизнь — честная и понятная — всегда пускает под откос чужую?
— Не мешайте.
На волне злости я готова была размазать «муху» по стене, и едва удержалась. Стирая линию, шагнула в круг и привычно сжала в кулаке трепещущее сердце. Усиленное нечистью, но мало. Мало защиты. Не успела срастись с телом.
Вика рухнула на бок, задергалась конвульсивно.
— Не лезь, парень! — зашипел Анатоль Михайлович. — Стой, говорю! Палачи всегда убивают, чтобы спасти. Она делала такое сотни раз. Верно, Марусь?
— Верно, — и я одним движением остановила сердце Вики.
С минуту ничего не происходило, только позади меня раздавались звуки возни и приглушенное сопение. А потом «муха» покинула мертвое тело. Выпорхнула прозрачной тенью, обтекаемой дождевыми струями, едва заметной в скудном свете оранжевых фонарей. Замерла на секунду. И порскнула прочь, вдоль стен и защитной границы.
Я рванула за нечистью, на ходу «запуская» сердце медсестры и крикнув:
— Жива. Долечите!
«Муха» металась ночным мотыльком, залетевшим на свет. Ощущая живые тела, билась в окна больницы, но заклинатели зачаровали их на совесть. Обежав вокруг больницы, промокнув и замерзнув, я запыхалась, но цель ощущала четко. Волны тьмы расходились от нее кругами, делая прозрачную тень почти зримой. И, в очередной раз срикошетив от окна, она, найдя-таки брешь в защитном кольце, ринулась к воротам — в город. Вернее, на кладбище.