Веха
Шрифт:
Люди, как и в начале тридцатых, вновь затихли, но молодёжь ещё многого не понимала, считая себя главными в этой жизни. Они не боялись высказываться на комсомольских собраниях, и тех, кто яростно отстаивал свою позицию, которая противоречила линии партии и правительства, просто уничтожали, превращая в рабов, или же расстреливали.
Я как-то не влезал в политику, поддерживал этот курс и не заморачивался подобными дискуссиями. Я искренне боялся за нашего Александра, который никогда в жизни не стерпит, если ему будут навязывать что-то такое, что претит его принципам. За Василия я почему-то был спокоен, так как он находился практически в тех же кругах, которые и осуждали других, но только не себя, хотя по натуре он и был добрым, что в итоге и сыграло с ним злую шутку.
Когда я с Аней занимался своими любовными интрижками, его неожиданно вызвали в органы. Он уехал в Почеп, ничего не подозревая, думая лишь о том, что снова будут раздавать инструкции, или проводить работу с ними по благонадёжности.
Прибыв в местную контору НКВД, Василий весело вошёл в здание и, устроившись возле кабинета, в который его вызывали, стал ожидать вызова. В коридоре находилось ещё человек тридцать, многих из которых он лично знал, и общался по работе, или чисто по-дружески.
Просидев около часа в коридоре, куда вызывали по одному, но никто оттуда так и не вышел, он решил покурить и направился во двор, но его на входе остановил сотрудник НКВД и не разрешил покинуть помещение, что сильно его возмутило. Он хотел уже ответить тому в грубой форме, но тут его окликнул его друг детства, который когда-то проживал в Беловске. Звали парня Николаем, по фамилии Позан.
– Вася! Ты что ли? – спросил он и радостно обнял своего товарища, а затем посмотрел грозно на сотрудника, и вывел его во двор.
– Каким ветром занесло тебя в наши пенаты? – продолжая улыбаться, произнёс он, закуривая вместе с Васей.
– Да вот почему-то вызвали в двенадцатый, сижу уже почти час и жду, когда вызовут! – ответил он другу, и улыбка стала пропадать с лица, глядя на него.
– Что случилось, Коля? – встревоженно, спросил Василий, почувствовав угрозу.
Николай, ничего не ответив, вывел его за ворота конторы, и сказал. – Вася! Дёргай отсюда и быстренько! Забейся куда-нибудь и не дыши! Всех, кого сюда вызвали, это расстрельные! Понял? Тебе крупно повезло, что я вылез из своей берлоги! И ещё! Не задавай вопросы, а просто уматывай, да быстрее! Явишься ко мне через пару недель, а я попробую за это время хоть что-то сделать для тебя и твоих родных! Понимаешь, если пришьют ярлык враг народа, то пострадают все твои родные! В общем всё! Беги! И не забудь, что я тебе сказал – через пару недель ко мне!
Василий быстро удалился восвояси от, теперь уже враждебной, конторы ничего не соображая. В его душе произошёл разлом между прошлым и настоящим, между понятиями коммуниста, коим являлся он, и теми, кто стал вершить их судьбы, поправ все человеческие понятия, поправ правду, которой он жил. Он и сейчас верил в то, что это недоразумение, он не мог представить себе, что партия открыла охоту на тех, которые радели за неё днём и ночью, неся людям истинную правду о ней.
Этот разлом стал заполнять всю его сущность. Отмахав верхом на коне, на котором он приехал в Почеп, километров пятнадцать, он остановился в небольших кустах возле журчащего ручейка и, упав в траву, обхватил голову руками, застонав от бессилия.
Пролежав в траве минут сорок, а может быть и больше, его мысли начали приспосабливаться к полученной информации, отчего он стал думать о том, что предпринять в настоящий момент.
Приняв к сведению совет своего товарища, он решил ехать в Мглинский район, тоже к своему другу, который работал хирургом в районном центре Мглин, а жил в деревне, недалеко от города. Но сначала он решил заехать домой, предупредить родных обо всём, не говоря, куда именно направляется. Вася решил сказать жене и родителям, что уехал в Брянск, и вернётся тогда, когда управится с делами. О том, что над ним повисла угроза, он решил не говорить, решив не беспокоить родных заблаговременно. Вся эта ситуация вообще была непонятной для него, так как если бы он был врагом народа, то за ним бы непременно приехали бы ночью и увезли бы, никого не спрашивая, а здесь просто вызвали на беседу и всё.
– Может чего Николай напутал? – думал он, питая хоть какую-нибудь надежду, подъезжая к дому.
В деревне всё было спокойно, как всегда. Привязав коня во дворе, дав ему попить, а также поесть, он вошёл в дом, где его Александра готовила обед, занимаясь ещё и с девочками.
– Не успела малая подрасти, как она снова забрюхатела! – невольно подумал Василий, глядя на свою красавицу. – Господи! И как это сейчас не ко времени!
– Чего-то ты сегодня рановато, Василёк? Всё-таки Почеп, путь не близкий! – произнесла она, подойдя к нему, и целуя его.
– Да быстро управился, вот и примчался! – безразличным тоном произнёс Вася, присаживаясь к столу.
Он не знал, как начать дальнейший разговор, а начинать приходилось. Ничего не известно, рекруты из той конторы могли приехать в любой момент, и он, набравшись смелости, затеял тяжёлый для себя разговор.
– Сашенька! – начал он, перехватив её за руку, и усадив себе на колени, продолжил. – Ты не волнуйся только, но я, прямо сейчас, уезжаю на пару недель в Брянск! Мне необходимо там порешать кое-какие вопросы, и как их решу, я вернусь! Вы тут держитесь, и ничего не бойтесь! Если кто будет спрашивать, так и отвечай, что уехал в Брянск решать вопросы, а какие, ты не ведаешь! Хорошо?
– Что-то ты не договариваешь, милый? – встревоженно спросила она, и слёзы непроизвольно, выступили из глаз.
– Да не бери в голову! Давай лучше отобедаем да я поеду, а то боюсь, до ночи придётся где-то тормозиться на ночлег! – произнёс Вася непринуждённо и, спустив жену на пол, шлёпнул её по упругой попе.
После обеда он поцеловал жену и девочек, вывел коня со двора, и направился к родителям. Решил переговорить с отцом, не беспокоя мать, да и всех домашних, чтобы не устроили переполох. Дело в том, что Василий часто уезжал из дома на несколько дней, поэтому и этот отъезд тоже не должен вызвать вопросы.
Отец был во дворе, Вася позвал его на улицу и, устроившись на старой шуле, лежащей под забором, закурил с отцом, держа коня за повод.
– Батя! Я на пару недель должен уехать, иначе будет беда, но только ты никому ничего не говори! – начал Василий, не глядя отцу в глаза. – В общем, если будут спрашивать, то отвечай, что уехал по делам в Брянск, а по каким, так он, мол, не докладывает! Служба, мол, такая!
Отец молча посмотрел на него, положил руку на плечо, и промолвил, слегка согнувшись от новости, которую принёс ему старший сын. – Помнишь, я тебе говорил, чтобы ты не лез в эти трущобы? Никогда до хорошего не доводила государева служба, то на коне, то в опале! Ну, что теперь уже сопли размазывать! Если что, так хоть весточку передай через кого, может ещё и обойдётся! Николай, чай, не чужой для нас был-то, могёт и подмогнёт! В общем, в добрый путь, а за Александрой я приглажу, не сомневайся! Чем надо и поможем!