Великая игра
Шрифт:
Двойник его отца парил здесь же. Обычно если человек в полном сознании, двойник сливается с телом, только во сне он уходит. Но сейчас двойник постепенно отделялся от человека, переставая быть просто тенью и обретая определенные черты и самостоятельность. С телом его связывала тонкая, но заметная нить, наподобие пуповины.
— Когда она истончится, он умрет, а его душа станет свободной и уйдет к предкам, — пояснил шаман. — У простых людей короткая привязь. У нас — почти бесконечная. И чем лучше ты управляешь телом, чем лучше знаешь Мир Духов, тем длиннее привязь.
— И ее можно оборвать…
— В
Ульбар смотрел на двойника. Он отличался от умирающего. Черты лица те же, но был он куда моложе и красивее, а вид у него был капризный и высокомерный.
— Вот таков твой отец на самом деле. Мир Духов не прячет истинного лица. Здесь трудно врать. Ну, ты посмотрел? Тебе еще что-то надо от отца?
— Нет, — разочарованно ответил Ульбар. — Этот человек мне все равно что прошлогодняя трава.
— Значит, ты отказался от мести? — улыбнулся шаман. — Это хорошо. Страсти отягчают душу. Теперь тебе будет легче ходить по тропам духов.
Ульбар промолчал. На самом деле отец показался ему слишком чужим и незнакомым, и он не видел никакого удовлетворения в мести ему. Для мести нужна ненависть. Он воображал себе отца огромным, сильным, грубым, омерзительным — но перед ним был совершенно другой человек, и двойник его не был похож на то, что себе воображал Ульбар. Ему было просто лень утруждаться и мстить этому человеку. Ничего, кроме презрения, он к нему не испытывал.
Теперь они все чаще уходили в Мир Духов, и постепенно Ульбар начинал познавать его тропы и пути. Мир этот был огромен. Чем дальше узнавал его Ульбар, тем яснее понимал, что никогда не узнает его до конца. Ему даже казалось что этот мир постоянно расширяется, постоянно достраивается, и никогда человеку не охватить его целиком. А наставник говорил — так и должно быть, таков закон жизни.
Опять это ненавистное слово — закон. Как ошейник, который держит на привязи.
Он еще слишком мало знал. Наставник пока сопровождал его в странствиях, но такое не может длиться вечно. Ульбар и не хотел этого. Ему не терпелось освободиться от опеки и направиться в те края, где, по словам шамана, были селения Высших Духов. Хотя даже те духи, духи Среднего Мира, с которыми ему приходилось встречаться, были опасны. Наставник больше не помогал ему в поединках с духами. Таков был закон этого мира — духи никогда не набрасывались стаей, только один на один. Если поначалу воин, которым был его наставник в этом мире, с легкостью оборонял его, то теперь наставник все чаще оставался в стороне, глядя на то, как сражается его ученик.
А потом они осмелились остановиться на перекрестке путей в степи и уйти оттуда на перекресток путей Мира Духов и там стали звать поводыря. Духи слетались на зов, но шаман без труда отгонял их, и они разбегались. Так было, пока не пришел дух-Волк, древний покровитель Уль-фангир. Волк посмотрел желтыми глазами прямо в глаза Ульбару, и так они долго смотрели друг на друга на перекрестке дорог Мира Духов и мира живых. А потом Волк разинул пасть и внезапно вонзил клыки в плечо Ульбара. Тот не пошевелился как и велел шаман.
И Волк сказал:
— Я буду твоим поводырем, сын Уль-фангир. В тебе есть я кровь, и я попробовал ее.
Когда
— В тебе таится большая сила, — сказал тогда наставник. — В Среднем Мире есть мало духов, с которыми я не мог бы справиться. Они знают меня уже и не нападают. Другие же доброжелательны ко мне. Из Нижнего Мира, которые отваживаются сюда зайти, тоже немного есть таких с которыми бы я не справился. Но сдается мне, ты будешь шаман не одного мира, а всех Трех Миров. Но ты должен постоянно упражняться телом и духом, иначе твои возможности никогда не станут способностями.
Все было прекрасно. Он приучился жить как шаман, он понемногу привыкал считать мир живых временным домом. Но ему всегда прикрывал спину наставник, и он был спокоен и уверен в себе. Но в один черный день все кончилось. Это было в начале весны, когда он на время вернулся в дом матери. Она болела, как всегда бывало в конце зимы. Ульбар провел у матери три недели, пока она не окрепла, а когда вернулся к наставнику, то увидел, что землянка пуста. Это почти не встревожило его — шаман часто уходил на несколько дней травы собирать либо кто-нибудь звал его к болящему. Либо он общался с духами в своем любимом месте — на самом древнем кургане Стойбища.
Но на сей раз его не было долго. Слишком долго. Ульбар забеспокоился. Только сейчас он понял, насколько привык к наставнику. Наверное, он даже полюбил его по-своему. Если, конечно, вообще умел любить.
Таким одиноким, покинутым и несчастным он не чувствовал себя никогда. Еще недавно он считал себя великим, могучим и мудрым, а теперь снова был неприкаянным семнадцатилетним мальчишкой, который не знает, что делать.
Но это продолжалось недолго. Он сумел взять себя в руки.
И на сей раз он предпочел второй, быстрый путь. Горькое вонючее питье обжигало рот. Его начало трясти. Дрожащими, непослушными руками он высек искру и запалил огонь в очаге. Бросил в пламя связку злых трав, сел и глубоко вздохнул…
Он вышел из дверей хижины и сразу же увидел тропу. А на ней — след. Он еще не рассеялся, наставник был здесь совсем недавно. Даже не надо будет вопрошать доброжелательных духов. Он пошел по следу.
Они никогда еще не спускались в Нижний Мир, а сейчас тропа шла под уклон, уходя все глубже во мрак. Тут было странно пусто. Ульбар начал ощущать противный страх. Нет, нельзя. Страх — это слабость, слабый погибнет.
Он немного постоял, собираясь с силами и представляя себя могучим воином, молодым, яростным и мстительным. Он спускался в темную долину. В ее густом красноватом мраке еле виднелся дом. Следы вели туда. Ульбар собрался с духом и вошел.
Тот, кто сидел у очага, обернулся к нему. Он был прекрасен. Но в его белесых тусклых глазах таилась мука. Он молчал и ждал. И Ульбар не смог подойти и ударить. Хозяин засмеялся.
— Твой наставник, — голос его был мелодичен и одуряюще красив, — не усомнился. Но я сильнее. И сильнее тебя юноша. Уходи. Не посягай на то, что не твое.
— Г-где…
Хозяин понял.
— Он ушел в край своих предков. — Показалось Ульбару или нет, но голос хозяина дрогнул как от боли, и послышалась в нем мучительная зависть. — Иди. Его тело найдешь на моем кургане. Но в курган входить не пытайся.