Великий карбункул
Шрифт:
губернаторскую гвардию, и вышли на улицы Бостона. Солнце уже клонилось к
западу, когда началось шествие.
Барабанная дробь, раскатившаяся по улицам в этот беспокойный час, прозвучала не как военная музыка гвардейского отряда, но скорей как
призывный сигнал для жителей города. Со всех концов стекались толпы на
Королевскую улицу, где столетие спустя суждено было произойти новому
столкновению между солдатами Великобритании и народом, борющимся против ее
ига.
поколение сохраняло отличавшую их суровость и силу, и, быть может, в час
испытаний черты эти выступали даже ярче, чем в более радостное время.
Простотой в одежде, строгостью всего обличья, суровым, но спокойным взором, библейским складом речи и непоколебимою верой в господнюю помощь правому
делу они походили на первых пуритан перед лицом опасности, подстерегавшей их
в неизведанных дебрях. Да и не пришло еще время угаснуть духу старины; ведь
среди собравшихся в тот день на Королевской улице были люди, некогда
молившиеся здесь под открытым небом, потому что не успели еще построить храм
для служения богу, за которого они пошли в изгнание. Были здесь и старые
солдаты армии парламента, мрачно усмехавшиеся при мысли о том, что их
дряхлеющей руке еще, быть может, суждено нанести новый удар дому Стюартов.
Были и ветераны войны с королем Филиппом, которые с благочестивой
жестокостью жгли селения и убивали старых и малых, в то время как праведные
души по всей стране помогали им своими молитвами. Кое-где попадались и
священники, и толпа, в отличие от всякой другой толпы, смотрела на них с
таким почтением, словно само облачение придавало им святость. Эти святые
люди, пользуясь своим влиянием, всячески старались успокоить народ, но не
убеждали его разойтись. Между тем повсюду только и говорили о том, что могло
заставить губернатора нарушить спокойствие в городе в такое время, когда
малейшая стычка способна была привести страну в смятение; и всякий по-своему
объяснял это.
– Сатана хочет нанести свой самый страшный удар, - кричали одни, - ибо
он знает, что часы его сочтены! Наших благочестивых пастырей хотят бросить в
тюрьму. Повторятся дни Смитфилда: мы увидим их на костре посреди Королевской
улицы.
И паства каждого прихода тесней обступала своего священника, а тот
бестрепетно устремлял взоры к небу, стараясь держаться с апостольским
величием, как и пристало кандидату на величайшую награду священнослужителя -
мученический венец. В то время многие верили, что в Новой Англии может
явиться свой Джон Роджерс, который займет место этого достойного человека в
Букваре.
– Папа римский дал приказ устроить новую Варфоломеевскую ночь!
–
кричали другие.
– Все мужское население перережут, не пощадят ни стариков, ни младенцев.
Эта догадка не была полностью опровергнута, хотя более разумные из
толпы полагали, что губернатором руководит иной, не столь жестокий замысел.
Брэдстрит, его предшественник, назначенный еще по старой хартии, почтенный
сверстник первых поселенцев, по слухам, находился в городе. Можно было
предполагать, что сэр Эдмунд Эндрос, намереваясь внушить страх зрелищем
вооруженной силы, в то время рассчитывает внести смятение в ряды противной
партии, захватив ее вождя.
– Стой крепче за старую хартию, губернатор!
– закричала толпа, проникшись этой мыслью.
– За доброго губернатора Брэдстрита!
Крики эти становились все громче, когда перед толпою неожиданно
предстала хорошо знакомая фигура самого губернатора Брэдстрита, почти
девяностолетнего старца, который, взойдя на высокое крыльцо, с присущей ему
кротостью призвал толпу подчиниться властям предержащим.
– Дети мои, - заключил свою речь почтенный старец, - не будьте
безрассудны. Не кричите понапрасну, а лучше молитесь о благе Новой Англии и
терпеливо ожидайте изъявления господней воли.
Исход события должен был решиться очень скоро. Дробь барабанов все
приближалась со стороны Корнхилла, звучала все громче и настойчивей и
наконец, гулко отдаваясь в каменных стенах, ворвалась на улицу вместе с
мерным топотом марширующих ног. Появился двойной ряд солдат, которые шли, заняв всю ширину мостовой, и тлевшие фитили их мушкетов образовали в
сумерках два ряда огней. Их твердый шаг напоминал неуклонное движение
машины, готовой раздавить все, что окажется на ее пути. Вслед за ними, сдерживая лошадей, чьи копыта нестройно цокали по мостовой, ехало несколько
всадников, во главе их сэр Эдмунд Эндрос, человек уже в летах, но еще
статный и молодцеватый. Остальные были его любимые советники и злейшие
недруги Новой Англии. По правую его руку ехал Эдуард Рэндолф, заклятый наш
враг, тот самый “мерзостный злодей”, названный так Коттоном Мэзером, который
был непосредственным виновником падения прежнего правительства и
впоследствии унес с собой в могилу клеймо заслуженных проклятий. С другой
стороны ехал Булливант, сыпавший на ходу насмешками и злыми шутками. Дадли
следовал сзади, не поднимая глаз, справедливо опасаясь встретить взгляды