Великий карбункул

Готорн Натаниель

спальни? Нет уж! Уэйкфилд не такой дурак. Он тяжело подымается по ступеням, ибо за двадцать лет ноги его потеряли свою гибкость, хотя он этого и не

сознает. Остановись, Уэйкфилд! Неужели ты по своей охоте вошел бы в

единственный дом, который у тебя остался? Ну что же, ступай в свой могильный

склеп!

Дверь отворяется. Пока он проходит внутрь, мы в последний раз глядим

ему в лицо и замечаем на нем ту же лукавую усмешку, что была

предшественницей маленького розыгрыша, которым

он так долго забавлялся за

счет своей жены. Как безжалостно насмехался он над этой бедной женщиной!

Впрочем, пора прощаться, пожелаем доброй ночи Уэйкфилду.

Это счастливое событие (предположим, что оно таковым окажется) могло

произойти только непредумышленно. Мы не переступим с нашим другом порога его

дома. Он дал нам много пищи для размышлений, в них заключена была известная

доля мудрости, которая позволит нам извлечь из этого случая мораль и

преподнести ее в образной форме. Среди кажущейся хаотичности нашего

таинственного мира отдельная личность так крепко связана со всей

общественной системой, а все системы - между собой и с окружающим миром, что, отступив в сторону хотя бы на мгновение, человек подвергает себя

страшному риску навсегда потерять свое место в жизни. Подобно Уэйкфилду, он

может оказаться, если позволено будет так выразиться, отверженным вселенной.

Перевод В. Метальникова

Натаниэль Хоторн. Эндикотт и красный крест

Более двух столетий назад, в один из осенних дней, в полдень, знаменосец салемского ополчения, собравшегося для военных учений под

командованием Джона Эндикотта, вынес английский флаг. Это было время, когда

изгнанникам, которых преследовали за их религиозные убеждения, часто

приходилось надевать доспехи и упражняться в обращении с оружием. Со времен

первого поселения в Новой Англии положение дел здесь никогда еще не было

столь мрачным. Распри между Карлом I и его подданными в то время и в течение

нескольких последующих лет сводились к борьбе в парламенте. Действия короля

и духовенства становились все более жестокими по мере того, как приходилось

преодолевать сопротивление со стороны оппозиции, которая не обрела еще

достаточной уверенности в собственных силах, чтобы противостоять королевской

несправедливости с мечом в руках. Высокомерный и фанатичный примас Лод, архиепископ Кентерберийский, управлял всеми делами церкви в государстве и

был в силу этого облечен властью, которая могла повести к полному

уничтожению двух пуританских колоний - Плимута и Массачусетса. Имеются

письменные свидетельства, что наши отцы понимали грозящую опасность, но

твердо верили в то, что их молодая страна не сдастся без борьбы, не уступит

даже правой руке короля с его громадной властью.

Таково было положение дел, когда английское знамя с красным крестом на

белом поле взметнулось над выстроенной ротой пуритан. Их вождь, знаменитый

Эндикотт, был человек с суровым и решительным выражением лица, и это

выражение еще более подчеркивала седая борода, закрывавшая верхнюю часть

нагрудника его кирасы. Эта часть его доспехов была так великолепно начищена, что все окружающие предметы отражались в сверкающей стали, как в зеркале.

Центральное место в этой отраженной картине занимало здание простой

архитектуры, на котором не было ни колокольни, ни колокола, указывающих на

его назначение, и которое тем не менее было церковью. Подтверждение тех

опасностей, которыми грозили эти дикие места, можно было видеть в страшной

голове волка, только что убитого в окрестностях города и, согласно обычаю

требовать за это вознаграждение, прибитой над входом в молитвенный дом.

Кровь из нее все еще капала на порог. В этот полдень можно было наблюдать

столько других характерных черточек времени и обычаев пуритан, что мы должны

попытаться бегло обрисовать их, хотя и значительно менее живо, нежели они

отражались в начищенном нагруднике кирасы Джона Эндикотта.

Вблизи второго здания виднелось важное орудие пуританской власти -

столб для наказания кнутом; земля вокруг него была плотно утоптана ногами

преступников, которых здесь наказывали. У одного угла молитвенного дома

высился позорный столб, у другого - колодки, и, по счастливому для нашего

очерка стечению обстоятельств, как раз в этот момент голова одного

приверженца епископальной церкви и подозреваемого католика была причудливым

образом помещена в первое приспособление, в то время как другой преступник, осушивший чашу вина за здоровье короля, был прикован за ноги ко второму.

Поблизости, на ступеньках молитвенного дома, стояли мужчина и женщина.

Мужчина, высокий, худой и изможденный, являл собой олицетворение фанатизма.

На груди его висела табличка с надписью: “Самовольный проповедник”, которая

указывала, что он осмелился давать свое истолкование священного писания, не

санкционированное непогрешимым судом гражданских и церковных правителей. Вид

его говорил о том, что у него хватит рвения отстаивать свою ересь даже на

костре. У женщины язык был зажат в расщепленной деревянной шпильке в

воздаяние за то, что он осмелился сплетничать о старейшинах церкви, и по

выражению ее лица и жестам было совершенно ясно, что в ту минуту, когда

шпильку вынут, преступление будет повторено и потребует для своего наказания