Великий карбункул
Шрифт:
Уэйкфилд успевает разглядеть улыбающееся лицо своего супруга, которое
исчезает в следующее же мгновение. Тогда она не обращает внимания на это
маленькое обстоятельство, считая его несущественным. Но много позже, когда
она уже проживет вдовой больше лет, чем была замужем, улыбка эта вновь и
вновь всплывет, вплетаясь во все ее представления об Уэйкфилде. Она
постоянно думает о нем и разукрашивает эту прощальную улыбку множеством
фантазий, придающих ей странный и даже
видит его в гробу с этой улыбкой, застывшей на бледном лице, а если
вообразит встречу на небесах, то и там его блаженный дух улыбается ей тихо и
загадочно. Порой под впечатлением этой улыбки она начинает думать, что она
не вдова, хотя все кругом давно считают ее мужа умершим.
Но нас, собственно, интересует муж. Мы должны поспешить за ним вдоль
улицы, пока он еще не утратил самостоятельного бытия и не растворился в
шумном потоке лондонской жизни. Потом было бы тщетно его где-либо
разыскивать. Поэтому давайте поспешим за ним, не отступая от него ни на шаг, пока, сделав несколько совершенно излишних поворотов и заставив нас изрядно
попетлять, он не предстанет перед нами весьма уютно устроившимся у камина в
уже ранее упомянутой нами маленькой квартирке. Он теперь находится на
соседней с его собственной улице и достиг цели своего путешествия. Он едва
может поверить своей удаче, что попал сюда незамеченным, вспоминая, что один
раз его задержала толпа в тот момент, когда его осветил уличный фонарь; в
другой раз он как будто слышал чьи-то шаги, которые преследовали его, явственно отличаясь от других бесчисленных шагов вокруг него; и, наконец, ему раз даже как будто послышался вдали чей-то голос, и голос этот звал его
по имени. Несомненно, дюжина каких-то досужих людей следила за ним и
доложила обо всем его жене. Бедный Уэйкфилд! Ты очень плохо представляешь
себе свое собственное ничтожество в этом огромном мире. Ни один смертный, за
исключением меня, не следил за тобой. Спи спокойно, глупец! А если ты
захочешь поступить мудро, вернись завтра же утром домой к доброй миссис
Уэйкфилд и расскажи ей всю правду. Не покидай даже на какую-нибудь неделю
чистой обители ее сердца. Если бы она поверила хотя бы на мгновение, что ты
умер, или пропал, или надолго разлучен с нею, ты бы тут же с горечью
убедился в перемене, произошедшей с твоей верной женой с этого момента и
навсегда. Чрезвычайно опасно разделять пропастью человеческие отношения. Не
потому, что зияющая бездна с течением времени становится все шире, а потому, что она очень быстро затягивается!
Почти раскаиваясь в своем озорстве (если только его поступок может быть
назван озорством), Уэйкфилд порою ложится в постель и, просыпаясь
первого сна, широко раскидывает руки поперек одинокой и неприютной постели.
“Нет, - думает он, натягивая на себя одеяло, - не буду я спать один больше
ни одной ночи”.
Наутро он встает раньше обыкновенного и принимается соображать, что же
ему, собственно, теперь делать. Он привык думать так нерешительно и
бессвязно, что, совершая этот удивительный поступок, он не в состоянии
определить, какую цель он перед собой ставил. Смутность намерения, равно как
и судорожная поспешность его выполнения, одинаково типичны для
слабохарактерного человека. Все же Уэйкфилд пытается как можно тщательнее
разобраться в своих дальнейших планах и устанавливает, что ему очень
любопытно узнать, как пойдут дела у него дома, как его примерная жена
перенесет свое недельное вдовство и как вообще тот небольшой кружок людей, в
центре которого он находился, обойдется без него. Таким образом, ясно, что в
основе всего этого происшествия лежит непомерно раздутое тщеславие. Но как
же все-таки он сумеет добиться своих целей? Не тем же, в самом деле, что он
просто запрется в своей квартире, где он хотя и спит и просыпается по
соседству со своим домом, но, в сущности, находится от него очень далеко, точно на целую ночь пути в дилижансе. В то же время, если он вернется, весь
его план сразу разлетится прахом. Его бедный мозг безнадежно путается в этих
противоречиях, и, чтобы выбраться из них, он наконец рискует выйти, почти
решившись дойти до перекрестка, чтобы оттуда одним глазком взглянуть на свое
покинутое жилище. Привычка - а он человек привычки - как бы берет его за
руку и подводит совершенно невольно к его собственной двери, где в самую
последнюю минуту он вдруг приходит в себя, услышав шарканье своих ног о
ступени у входа. Уэйкфилд! Куда же тебя несет?
В этот именно момент судьба его решительно поворачивается вокруг своей
оси. Не задумываясь о том, на что обрекает его этот первый шаг отступления, он устремляется прочь, задыхаясь от никогда еще не испытанного волнения, не
смея даже обернуться, пока не добежит до конца улицы. Может ли быть, что его
никто не заметил? Неужели же за ним не бросится в погоню весь его дом, начиная от благовоспитанной миссис Уэйкфилд и нарядной горничной и кончая
грязноватым мальчишкой-слугой, преследуя с криками “Держи!” по всем
лондонским улицам своего сбежавшего господина и повелителя? Чудесное
спасение! Он собирается с духом, чтобы остановиться и взглянуть на свой дом, но приведен в замешательство переменой, как будто происшедшей со столь