Великий карбункул
Шрифт:
вместе яркое солнце, сверкающие капли воды, искрящийся снег, веселая толпа, множество быстрых повозок и перезвон веселых бубенчиков, заставлявший сердце
плясать под их музыку. И единственным мрачным пятном тут было это
остроконечное древнее строение - дом Питера Голдтуэйта, который, понятно, и
должен был выглядеть унылым снаружи, поскольку изнутри его терзала такая
разрушительная болезнь. И вид изможденной фигуры Питера, еле различимой в
окне выступающего
– Питер! Как дела, друг Питер?
– прокричал чей-то голос через улицу в
тот момент, когда Питер уже собрался отойти от окна.
– Взгляните-ка сюда, Питер!
Питер посмотрел и увидел на противоположном тротуаре своего старого
компаньона, мистера Джона Брауна, осанистого и довольного, в распахнутой
меховой шубе, под которой виднелся красивый сюртук. Его голос привлек
внимание всего города к окну Питера Голдтуэйта и к пыльному чучелу, показавшемуся в нем.
– Послушайте, Питер, - закричал снова мистер Браун, - какой чертовщиной
вы там занимаетесь, что я слышу такой грохот всякий раз, как прохожу мимо?
Вы, вероятно, ремонтируете старый дом и делаете из него новый? А?
– Боюсь, что уже слишком поздно, мистер Браун, - отвечал Питер.
– Если
я сделаю новый, то он будет новым внутри и снаружи, от подвала до самого
верха.
– Не лучше ли было бы передать это дело мне?
– спросил мистер Браун
многозначительно.
– Нет еще, - ответил Питер, поспешно закрывая окно, ибо с тех пор, как
он был занят поисками сокровища, он не выносил, когда на него глазели.
Когда он отошел от окна, стыдясь своей внешней бедности, но гордясь
тайным богатством, бывшим в его власти, высокомерная улыбка засияла на лице
Питера, точь-в-точь как луч солнца, проникший сквозь пыльное стекло в его
жалкую комнату. Он попытался придать своим чертам такое же выражение, какое
было, вероятно, у его предка, когда тот торжествовал по поводу постройки
прочного дома, который должен был стать жилищем для многих поколений его
потомков. Но комната показалась очень уж темной для его глаз, ослепленных
сверканием снега, и бесконечно унылой по сравнению с той веселой сценой, на
которую он только что смотрел. Мелькнувшая перед его глазами картина улицы
оставила в нем яркий отпечаток того, как мир веселился и процветал, поддерживая светские и деловые связи, в то время как он в одиночестве шел к
своей цели, быть может призрачной, - шел путем, который большинство людей
назвали бы безумием. Большое преимущество общественного образа жизни состоит
в том, что при нем каждый человек может приспособить свои мысли к мыслям
других людей и согласовать свое поведение с поведением ближних, с тем чтобы
реже впадать в эксцентричность. Питер Голдтуэйт испытал действие этого
правила, только выглянув в окно. Он на минуту усомнился, в самом ли деле
существуют спрятанные сундуки с золотом и так ли уж умно будет разрушить дом
только для того, чтобы убедиться, что их вовсе нет.
Но это сомнение длилось всего какую-нибудь минуту. Питер Разрушитель
вновь приступил к тому делу, которое предопределила ему Судьба, и продолжал
его уже без колебаний, пока не довел до конца. Во время своих поисков он
натыкался на множество таких предметов, которые обычно находят в развалинах
старых домов, и таких, которых там не бывает. Что показалось ему особенно
кстати - это найденный им ржавый ключ, засунутый в щель в стене, с
прикрепленной к его головке дощечкой с инициалами “П. Г.”. Другой
необычайной находкой была бутылка вина, замурованная в старой печи. В семье
существовало предание о том, что дед Питера, веселый офицер, некогда
участник Французской войны, отложил несколько дюжин отменного напитка для
будущих пьяниц, не родившихся еще в то время на свет. Питер не нуждался в
крепком напитке для поддержания своих надежд и поэтому оставил вино, чтобы
отпраздновать свой успех. Он подобрал много монет в полпенни, затерявшихся в
щелях пола, несколько испанских монет и половинку сломанной серебряной
монеты в шесть пенсов, видимо поделенной на память между двумя влюбленными.
Здесь была также серебряная медаль, выбитая в честь коронации Георга III. Но
сундук старого Питера Голдтуэйта перебегал из одного темного угла в другой
или же каким-нибудь другим способом ускользал из цепких рук второго Питера, так что, продолжи он поиски еще дальше, ему пришлось бы врыться в землю.
Мы не будем следовать за ним шаг за шагом в его победном продвижении
вперед. Достаточно сказать, что Питер работал как паровая машина и успел
завершить за одну эту зиму труд, на выполнение половины которого всем
прежним обитателям дома с помощью времени и стихий понадобилось бы столетие.
За исключением кухни, все помещения были выпотрошены. Дом представлял собой
одну лишь оболочку, призрак дома, такой же нереальный, как здание, написанное на театральной декорации. Он напоминал цельную корку большой
головки сыра, в которой поселилась мышь, до тех пор вгрызавшаяся в него, пока он не перестал быть сыром. И такой мышью был Питер.