Великий карбункул
Шрифт:
знакомым ему зданием, той переменой, которая поражает нас всех, когда после
нескольких месяцев или лет мы снова видим какой-нибудь холм, или озеро, или
предмет искусства, издавна нам знакомые. В обыкновенных случаях причиной
этого непередаваемого ощущения является контраст между нашими несовершенными
воспоминаниями и реальностью. В случае же с Уэйкфилдом магическое
воздействие одной ночи приводит к такой же трансформации, ибо в этот
кратчайший срок с ним произошла большая
секрет для него самого. Перед тем как покинуть свой наблюдательный пост, он
на мгновение издали видит свою жену, проходящую мимо центрального окна
фасада с лицом, обращенным в его сторону. Наш бесхарактерный хитрец бежит со
всех ног, насмерть перепуганный от одной мысли, что среди тысячи живых
существ она сразу остановит свой взор на нем. И с радостью в сердце, хотя и
с несколько затуманенным мозгом, он оказывается опять перед горящими
угольями у себя на квартире.
Так вот и потянулась эта бесконечная канитель. Вслед за начальным
замыслом, родившимся в мозгу этого человека, и после того, как его вялый
темперамент накалился до такой степени, что он перешел к действию, вся эта
история пошла развиваться самым естественным чередом. Мы легко можем себе
представить, как он в результате глубоких размышлений покупает новый парик
рыжеватого оттенка и обзаводится из мешка еврея-старьевщика разным платьем, возможно менее похожим по своему фасону на его обычную коричневую пару.
Наконец дело сделано - Уэйкфилд превратился в другого человека. Поскольку
его новый образ жизни теперь определился, вернуться к прежнему ему было бы
столь же трудно, как в свое время решиться на шаг, приведший его к такому ни
с чем не сообразному положению. Ко всему примешивается еще и обида: по
свойственной ему подчас раздражительности он в данном случае недоволен тем, что миссис Уэйкфилд, по его мнению, недостаточно поражена его уходом. Он не
вернется, пока она не изведется до полусмерти. Ну что же, два или три раза
она уже проходила мимо него, он видел при каждой новой встрече, насколько
тяжелее становилась ее походка, как бледнело ее лицо и как на нем все
сильнее отражалась тревога. А на третью неделю его исчезновения он
обнаруживает, что к нему в дом проникает некий зловещий посетитель в лице
аптекаря. На следующий день дверной молоток уже обмотан тряпкой. К вечеру к
дверям дома Уэйкфилда подкатывает колесница врача, и из нее вылезает
торжественная, украшенная большим париком фигура, которая, пробыв с визитом
четверть часа, выходит обратно, может быть, теперь уже в качестве вестника
будущих похорон. Драгоценная супруга! Неужели же она умрет? На этот раз
Уэйкфилд преисполнен чем-то похожим на сильное чувство, и все-таки он медлит
и не спешит к одру больной, оправдываясь перед своей совестью тем, что в
такой критический момент ее нельзя тревожить. А если его и удерживает что-то
другое, то он не отдает себе в этом отчета. В течение нескольких следующих
недель миссис Уэйкфилд постепенно поправляется. Кризис миновал. Сердце ее, может быть, и полно горечи, но спокойно. Когда бы он теперь ни вернулся, рано или поздно, оно больше уж никогда не забьется из-за него так сильно.
Такие мысли пробиваются сквозь туман, обволакивающий сознание Уэйкфилда, и
рождают в нем смутное ощущение, что почти непроходимая пропасть отделяет
теперь его наемную квартиру от его дома. “Но ведь дом мой находится на
соседней улице!” - говорит он себе иногда. Глупец! Дом твой находится в ином
мире! До сего времени Уэйкфилд мог вернуться к себе в любой день, он только
всякий раз откладывал свое решение. Отныне он вообще не определяет точного
срока. Нет, не завтра… Может быть, на будущей неделе… Вероятно, скоро.
Бедняга! Мертвецы имеют примерно такую же возможность вновь посетить свой
родной дом, как сам себя из него изгнавший Уэйкфилд.
Ах, если бы я мог написать целый фолиант вместо того, чтобы сочинить
статью в дюжину страничек! Тогда я мог бы привести примеры того, как некая
сила вне нашей власти накладывает свою тяжелую руку на каждый наш поступок и
вплетает последствия наших деяний в железную ткань необходимости. Уэйкфилд
точно околдован. Мы принуждены оставить его на десять лет или около того.
Все это время он неотступно бродит вокруг своего дома, ни разу не переступив
его порога, и при этом продолжает быть верен своей жене, питая к ней самую
горячую любовь на которую он только способен, в то время как ее любовь к
нему постепенно все больше остывает. Впрочем, нужно заметить, что он уже
давно потерял ощущение странности своего поведения.
А теперь полюбуемся на такую сценку. Среди толпы, снующей по одной из
лондонских улиц, мы замечаем человека, теперь уже немолодого, наружность
которого не обладает резкими чертами, способными привлечь внимание
случайного наблюдателя, но всем своим видом (если только уметь в нем
разобраться) обличает необычную судьбу. Он очень худ; его узкий и низкий лоб
изборожден глубокими морщинами; его глаза, небольшие и тусклые, порой
озираются с тревогой, но большей частью как бы обращены внутрь себя. Опустив
голову, он двигается как-то странно, боком, точно ему неудобно развернуться
и идти прямо. Понаблюдайте за ним достаточно долго, и, убедившись в точности