Великий князь

Сбитнев Юрий

Лазарь ладил рожни¹⁵¹, сажал на них уже снулый улов, обряжал водаль от большого огня, делал поперечные надрезы по рыбьему телу. Был он большим знатоком в этом, и вся братия предвкушала вкуснейшую трапезу.

Вечеряли все вместе, усевшись в одном кругу перед скатертью-самобранкой, мягко подогнув под себя ноги, как сиживает на земле всяк человек, сызмальства привыкнув к верховой езде и походам.

Крупные скибы¹⁵² хлеба; сотовый мёд в корчажке; печёная, не снятая с рожней

рыба, обжигающая губы духмяным соком, розовым мясом в прозрачных кропельках соли; репа, в самый аккурат истомленная в походном казанке на угольях; белые головки лука рядом с ломтями малиново светящейся вяленой дичины; и ко всему этому – в дорожных кубках пенистый игривый житный квас.

За едой говорили мало, слушая всё тот же неумолчный хор Брынского леса, в который по полному праву вплетались негромкие и редкие их голоса, сытое пофыркивание пасущихся коней, с наступлением потеми близко подошедших к табору, сухой стрёкот искр, выпархивающих золотыми пчёлками из костра, да внезапный крик лешего совсем рядом, от которого один только оберег – крестное знаменье.

Ни Игорь, ни его сотоварищи не страшились ночного леса и этих нечистых воплей, от которых даже у коней пробегает по телу зябь. Это был их мир, в котором всегда есть место познанному и незнаемому, но столь же необходимому, если на то есть воля божья. Молились перед сном вместе, встав на колени, лицом на восток.

Легли рядком на хвойную постлань, покрывшись походной попонкой, под головами – сёдла. Недолго повозились, почесываясь и шабрясь голыми ступнями, захрапели дружно. И только Игорю не спалось. Слушал, как ворожат своё сытые волки по яругам, как совсем близко брешут нахальные лисы, сухо посвистывают крыльями, пролетая низко над рекою, совы (не поднимется ли из камышей и зарослей всполошённая утка, не выкинется ли на мель крупная рыбина); молчали лешие, но перекликались филины, и ударял, как в глухое дно пустой бочки, бухолень.

Неба, скрытого еловым разлапистым сводом, Игорь не видел, но восстававшая над землёю луна лучила и сюда, в Брынский лес, свой синий свет.

4.

Григорий был у Мономаха, когда попросился к великому князю Всеволод Ольгович. Мономах нахмурился, услышав просьбу, гневно свёл брови, ожесточился взглядом, готовый отослать прочь дерзнувшего прервать его беседу с игуменом.

Но Григорий смиренно попросил:

– Прими, князь, не лишний будет в нашей беседе.

– Зови, – приказал Мономах, однако лицом не подобрел встречу Всеволоду, не стал дожидаться и речи того, огорошив вопросом:

– К чему сослался с братом своим Игорем?

И дня не прошло, как отправил Лазаря Ольгович в Игорево сельцо, а Мономаху про то уже известно.

– С того и просился к тебе, отче, дабы поведать.

Подошёл к руке великого князя, под благословение Григория.

– Долго собирался, – упрекнул Мономах.

Всеволод ответил кротко:

– По зорьке нынешней утёк посол, а ить полдень сейчас.

Владимир отмяк лицом, согнав великую хмурь, даже улыбнулся чему-то:

– Поведай, поведай нам нужу свою…

Всеволод с первых ещё дней жизни при великом дворе решил мудро: ничего не скрывать от Мономаха, даже самого малого в своём бытии, всегда быть на виду. Понимал, если попытается совершить что-либо тайное, о том мгновенно станет известно князю с чужих уст.

Потому каждую дружбу свою, каждое начинание делал достоянием Мономаха. И коли тот не одобрял, то и не предпринимал ничего, даже дружбу отодвигал прочь, если неугодна она была великому князю. Но и умел, как никто из окружающих, добиться от Мономаха нужного для себя решения.

Вот и теперь пришёл, кажись, с одной только целью, рассказать о походе братьев в Вятичи, и о задуманном новом, в Суздальскую и Владимирскую землю. Однако имел в себе совсем другое – расположить великого князя к Игорю, добиться, чтобы тот повелел пригласить его в Киев, нужен был Всеволоду брат тут, под великой рукою, рядом, об одном дворе.

Поведание Всеволодово слушал Мономах внимательно, не перебивая. Даже там, где жаждал в речи своей Всеволод вопроса, молчал, и не понять было, приятно ли ему речение либо нет. И когда Всеволод закончил, не проронил и звука, дождав, когда Григорий прервёт странное это молчание:

– Зело смышлён Игорь в чтениях, в пении церковном и знании преданий. То ему дадено Богом ещё в малышестве. Отец наш, митрополит черниговский Феоктист, святые Евангелия открыл пред ним: «Чти, дитё». И он чтил без запинки. А мал был – только с материнских рук – книгу держать не под силу было.

– Я наслышан о том, – молвил в глубоком раздумье Мономах. – А почто он по Руси шастает? – спросил, будто бы и не слышал сказанного.

Ответил снова Григорий:

– Жил в семье Олега Святославича дитём влазным сын¹⁵³ кресников русских. Его сам князь крестил, Данила имя ему. – Оборотился лицом к Всеволоду: – Тебе, княже, в дружки был привезён. Так ли говорю?

– Так, – кивнул Всеволод.

– Однако не стакалось¹⁵⁴ у них с Всеволодом, – снова повернул лицо к Мономаху Григорий. – А стакался и сроднился Данила с Игорем и меньшим Святославом. Потом жил Данила у нас, в Болдинской обители, когда княгиня с молодшими в степь ушла. Просился постричь его в чернецы. Однако игумен того не исполнил. И не потому, что не достоин был отрок. А потому, что даден ему Богом великий мирской талант живого русского слова. Сказителем и бояном наставил быть ему Господь. Великий он калика. Было нашему болдинскому игумену Даниилу свыше о нём слово. От калики того произойдет ещё больший талант, коему и прославить всю Землю русскую. Провидением божьим приставлен он к Игорю.

– Калика – да! – определённо молвил Мономах, и с сомнением: – Но почто Игорь с ним по Руси шастает?

– Тому веление Господне, – тоже определённо ответил Григорий. – Почто? Знать я того не могу. Но вот что знаю, то и скажу тебе, великий князь. Руси от того хождения худо не будет, на пользу оно Руси. Собирался в походы с ними и аз грешный. Но вишь, Господь пожелал мне другую стезь.

Мономах удивлённо поднял брови, преобразился лицом, будто впервые увидел перед собой Григория.

– Жития святых наших, воссиявших на Русской земле, надобно всему миру знать. Для того ищут Слово по всей Руси князь да калика…