Великий князь
Шрифт:
Такой являлась Игорю в том походе тишайшая Русь. Но всё она знала, о всём ведала, и казалось порою, что весь этот мирный люд, живущий на громадных просторах, знает друг друга лично, общаясь меж собою совсем так же, как с живущими рядом, в одном уселье, и каждый другому, пусть очень далёкая, но все-таки родова.
И приходящий с миром на Русь из чуждых пределов человек равно принимается ею с великим добром.
Великая умиротворённая тишь стояла по всей Русской земле в ту пору.
И во всех божницах, церквах и храмах молились люди
В Дорогобиче, где Ивору предстояло расстаться с товарищами, Игорь вдруг решил идти вместе с ним к Новгороду Великому. Венец тому не удивился, тем паче Ивор, оба замечали в нём нечто новое: светлую, совсем уже не мальчишескую тоску, некую мечтательность, когда подолгу внезапно задумывается над чем-то, тихо улыбаясь своим мыслям.
Думает в такие минуты Игорь о Любаве, о встрече с ней. Жаждет того сердце, к ней стремится душа. Но молчит, ревниво хранит в себе тайну. И слова не скажет вслух о Любаве, но ночами во сне внятно и нежно произносит её имя.
Малый их полк в Дорогобиче разделился надвое, так повелел Игорь. Венец, Лазарь и Рядок сошли к Вязёмам, в сторону владимиро-суздальскую. Игорь, Ивор и Садок тронули своих коней на Торопец, к новгородским весям.
Венец долго стоял на крутом яру, провожая взглядом друга. Тот, вопреки привычке, отстал от спутников, часто оборачивался и махал, махал рукою, то ли прощался, то ли призывал. Венец тоже махал, и боле всего жаждалось ему то, чтобы вернулся Игорь и были бы они снова вместе.
Тревожно на душе у калики, слышал в себе долгую росстань с Игорем.
К Любаве, к единственной, суженой самим Господом Богом, только к ней стремился князь, и дружба тут не была помехой, но отступала с пути их перед первой любовью.
Это, как никто, понимал Венец и, тоскуя о друге, печалясь об их разлуке, всем сердцем желал Игорю Любви и Совета. Да и сама душа калики жаждала того же, предчувствуя скорую уже и свою любовь.
Не таясь, всю дорогу до Новгорода Великого говорил Игорь с Ивором о Любаве. Только о ней.
– Так вот и она пытала меня о тебе, как ты пытаешь о ней, – сказал Ивор уже в виду Новгорода Великого. – Чего и таились-то столь годов?
Игорь торопил коня, близя миг встречи.
Но не нашлось Любавы в Новгороде, умчал её Мстислав Великий за себя в свадебном чине. Тем и встретил их дом Дмитра.
Что было потом, Игорь не помнил. Как покинул Новгород, куда скакал не разбирая пути, где плутал, где потерял его Садок, как жил день ли, седмицу, полный ли год – не ведал.
И вот теперь, стоя перед певцом на площади малого русского городка, молвил:
– Князь я… Сын Олега Святославича… Помоги мне, старче…
И пал старику на грудь.
Старик принял хожалого, ибо признал в нём сына своего князя, возраставшего с младенчества на его отчине, в лесном селище Талеж.
Пути Господни неисповедимы.
Журавли межи не знают,
им вся Русь – дом родной.
Поздние журавли
Часть вторая
Глава первая
1.
Не доходя поприща159 до Суздаля, встретил Венец обратных великокняжеских посланцув. Не сыскали князя Игоря по Белой Руси. Ни с чем возвращались в Киев.
Было и разминулись беспечно. Но больший из посланцов – молодой боярин Всеволода Ольговича – признал в страннике дружка сынов Олеговых. Встал конём поперёк:
– Не ты ли Данила Венец?
– Он самый…
– А князь Игорь иде же? – расплылся в довольной улыбке: сыскал всё-таки странников, боязно было возвращаться к великому столу ни с чем. Мономах зело крут к тем, кто воле его не потатчик.
– Князь к Новгороду Великому отошёл…
– Как к Новгороду? – растерялся боярин, шаря взором вокруг, словно выискивая князя поблизи.
Не скоро и уразумел, что повернул Игорь в походе от Дорогобича на Торопец, дабы пойти ему с боярским сыном Ивором к Новгороду. Важное заделье нашлось у него там. Не хотел верить тому посланец, мнил, что дурачит его калика, а потому только и объяснил внятно, кем и зачем послан. Не токмо за князем Игорем, но и за ним – Данилой Венцом.
А когда уяснилось, что и впрямь нет на суздальской дороге Игоря, решено было и часа не тратя идти за ним в угон.
Да разве достигнешь князя! Его не конь – любовь на крыльях несла к Новгороду.
И Венец как мог длил эту погоню. Не хотелось и доброй вестью мешать радости друга. Пусть пообвыкнется в своём счастье, по чину и невесту высватает. Однако о том великокняжескому посланцу и слова не изрёк.
К Новгороду поспели к заутрене. Оставив коней у привязей на малом торжку, поднялись к Святой Софии пеша.
Служба ещё не начиналась, и собор был тих и чуток. Освещённый всего лишь одной лампадой у иконы Божией матери, храм не был тёмен. Стены его и горний купол словно сочили вечный нездешний свет.
Малая грудка прихожан тесно слепилась против алтаря, безмолвно ожидая начала службы. Путники слились с нею, крестясь и кланяясь, и только Венец, земно поклонившись главному иконостасу, осеняя себя знамением, отошёл в малый придел святых Иоакима и Анны, где покоился гроб святителя Новгородского Никиты. Судьба этого служителя божьего наособинку волновала Венца. С момента, как услышал он житейскую повесть епископа Новгородского, всё мечтал поклониться праху его.
И вот свершилось. Чудодейственно угадав место захоронения, Венец опустился в полной непроницаемой тьме малого придела на колени, истово молясь не токмо об усопшей душе Никиты, но и обо всей его земной жизни, ощущая необъяснимую пока связь с этим высокочтимым и вознесённым в святительский чин смиренным иноком.