Великий князь
Шрифт:
Никита был зело молод, когда с благословения игумена Никона стал одним из пострижеников Великого Печерского монастыря. Обладая необыкновенно живым, алчущим знания умом, юный монах преуспевал в чтении и переписывании святых ветхозаветных писаний. Душа его не ведала других послушаний, кроме постоянного труда над книгой. С этой всепоглощающей страстью и запросился инок в затвор, в уединение, дабы всецело отдаться чтению.
Игумен Никон, унаследовавший от святейшего Феодосия редчайший талант проникновения в чужую душу, по-отечески отговаривал юнца от такого решения, видя в нём хотя и буйно прорастающий,
И Никон благословил жаждущего, скрепя сердце и разум.
Уйдя вовсе уже не от мира, но и от жития монастырского, в строгом уединении читал и читал Никита мудрые книги, прерываясь только на краткую молитву да поспешное вкушение малого насущного хлеба.
Однажды, стоя на утренней молитве и поспешая завершить её, услышал вдруг голос, подпевавший ему. Встав с колен, вышел Никита из крохотной келейки, тесно забитой книгами, – тут рядом поместиться было некому, дабы узреть подпевавшего ему. За дверью никого. И вокруг печерки160 пусто. Однако во время дневного моления, и вечером, и ночью повторилось то же – голосу его вторил голос, словно бы нисходящий с горней запредели. И что было всего приятнее Никите, звучащая двухголосо молитва совершалась быстрее, высвобождая время для чтения. Это прельстило инока, заставляя верить, что не иначе как сам Господь благоволит отдавать больше времени чтению святых книг.
А когда келья внезапно наполнилась благоуханием, взмолился Никита: «Явись мне, кто ты есть?!»
Голос ответствовал:
– Поклонись мне и предайся воле моей, тогда и явлюсь!
Никита низко поклонился, не замечая, что земно припадает не перед иконой, но пред дверями кельи:
– Предаюсь воле твоей!
Растворились двери, и явился перед ним в образе ангела смущавший его посланец Тьмы.
Неокрепшая в молитвах, постах, а главное, в послушании святым отцам и братии душа Никиты приняла лесть за истину.
Явившийся освободил затворника вовсе от молитвы.
– Вкушай толика книжную мудрость, отрок. И учи всех приходящих к тебе. Ты один есть кладезь знаний, не токмо свободно владеющий ими всеми, но и хранящий в самом себе дар предсказаний и пророчеств.
Никита робко возразил, ощущая всепоглощающую страсть быть наставником сирому люду:
– Мне ведома токмо книжная мудрость.
– Я дам тебе и другую. Я пошлю к тебе страждущих твоего слова.
Ночью привиделось отроку странное: в далёком Заволочье посланцами недругов убит князь новгородский Глеб Святославич – сын недавно уязвлённого при резании желвы великого князя Святослава Ярославича.
Был сам Никита из боярской семьи, верно служившей Святославову гнезду, поэтому и не удивился, что привиделось ему такое о Глебе. Знал он и других Святославичей – Романа и Давыда, и младшего Олега, и самого меньшого Ярослава. Больно переживал внезапную смерть их отца, предчувствуя большую беду в их семействе. И вот первое, предвидевшееся во сне, – убит Глеб.
Он встал ото сна несколько смятенный, ощущая в сердце великую тревогу, а ему уже нашёептывалось извне, что будет беда великой и для младого князя Олега, и брата его Романа, и что-то ещё более тёмное и жадное смущало душу.
Он давно не молился, а потому, вкусив без знамения хлеба, сразу же кинулся к книгам. Но нынче и они не давались ему, отвращая душу от чтения.
И тогда Никита пошёл вон из печерки и на пороге, впервые за долгие месяцы затвора, увидел людей, жаждущих видеть и слышать его.
Обмахнув их рукою, что должно было считаться за благословение, помимо воли изрёк:
– Идите к великому князю Изяславу да скажите, чтобы слал в Новгород сына своего, Святополка. Ибо Новый град без князя. Князь новгородский Глеб Святославич убит в Заволочье.
Свершилось чудо. На третий день после изречённого Никитой явился из Новгорода гонец, сообщивший Изяславу, что убит в Заволочье Глеб Святославич, а новгородцы просят к себе на княжение сына великого князя, Святополка.
И потянулся нескончаемой чередою к книжнику Никите люд. Он проповедовал им, и предрекал, и предсказывал, и толковал красно Ветхое Святое Писание, всё более прельщаясь творившимся в нём и ликуя душою от знаний своих.
Приходила и братия печерская послушать затворника. Ласковый тишайший Агапит, искусный целитель не токмо души, но мудрейший врачеватель телесных болей; Григорий, творец святых канонов, лелеющий каждое слово на устах своих, сладкозвучный певец и добрейший из всех добрых, многомолитвенный и справедливый из всей братии; великий постник, скромник Иоанн, не просто строитель, но искусный ваятель, завершивший строительство Лавры…
Приходили и многие другие, все внимательно слушали Никиту, дивились его словесному дару и все как один отходили от него со смущённым сердцем и тревогой в душе.
Пришёл Нестор, знавший и ведавший двунадесять чужих языков, хранящий в памяти чужие веры, философии, читавший по памяти оды Гомера, знавший изыски ума Плутарха и Птолемея, но живя только единой Православной верой, светло и могуче исповедуя Господа Исуса Христа, владея способностью не просто знать, но видеть каждую буковку в Новом Завете.
Пришёл, когда наконец-то в слякотную тёмную пору вдруг иссяк поток жаждущих видеть и слышать Никиту.
Юноша, худой, истерзанный словесною мукой, тёмный ликом, будто обуглившимся на огню, ожигающем изнутри, безвольно лежал на жестком топчане, лицом в сухие доски, с упавшей до полу безвольной, словно бы мёртвой рукою.
При виде поверженного отмяк сердцем суровый летописец и с несвойственной ему лаской в голосе, как равному, молвил:
– Пришёл побеседовать, брат. Да вижу, невмочно тебе.
– Устал зело, – тяжко выдохнул Никита, пытаясь подняться с ложа.
– Лежи, брат, лежи. Отдыхай от дневных своих трудов. Я помолюсь за тебя да тут вот на полу под иконкой прилягу. Заутра и побеседуем.
У Никиты не стало силы ответить.
Пробудился поздно. Уже развиднелось, и ядрёная маковая заря умывала волю. Дверь в печерку была распахнута, и в неё натёк хладный и чистый воздух. Пахнуло поздним боровым грибом, сырой палой хвоёй, сохлой листвою и пронзительно – первой зазимью, празднично выбелившей траву.