Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория
Шрифт:
Прогулок по улицам города не совершали. Лишь один раз, с Юлией в закрытом экипаже, в большой компании и в сопровождении многих телохранителей, устроили поездку на Лукринское озеро.
В соседних виллах, по обе стороны от Цезаревой, разместились: справа — Валерий Барбат с Домицией Лепидой, слева — Гней Агенобарб с Луцией Домицией; Ливия уговорила их провести лето в Байях, чтобы «маленькая вдова не грустила» — так она выразилась и так, «маленькой вдовой», часто называла свою внучатую падчерицу.
Сама Ливия лишь раз навестила Юлию, пробыла несколько дней и уехала. Но в Байи по ее поручению наведывались самые разные люди: Фабий Максим с Марцией, Марция без Фабия, но с Руфиной и с Планциной, Антония Старшая с мужем Луцием Агенобарбом, Домиция, сестра Домиции Лепиды, с мужем своим Пассиеном Криспом; несколько раз приезжал и осматривал Юлию новый придворный врач, Цельс Альбинован.
Так что, хотя Юлия и находилась под строгим присмотром, скучать ей не приходилось: утром — горячие источники, потом — увлекательные занятия с Феликсом, после полуденного прандия — освежающий сон, после сна — прогулки по саду с Феликсом же, с соседями-родственниками, с прибывшими из Рима Ливиными эмиссарами, вечером — веселые трапезы, что называется, в узком кругу.
На эти трапезы почти всегда приглашались уже знакомые нам друзья Феликса, успевшие стать и друзьями Юлии, те из них, которые на летние месяцы перебрались в Байи. То были: Публий Кар, приехавший с Гнеем Домицием, Секст Помпей, державшийся Марка Барбата. Вскорости приехал и прилепился к Помпею и к Кару Луций Помпоний Флакк, младший брат Помпония Грецина. Отдельно прибыл, отдельно поселился, но часто приглашался на обеды к Юлии сенатор Корнелий Север.
Аттик ни разу не приехал — он брезговал Байями и их атмосферой.
Брут Байи любил, но из-за каких-то важных дел никак не мог вырваться из Рима.
Почти одновременно с Юлией, тоже в начале июля, в Байи на собственной роскошной либурне приплыл из Остии Децим Силан. Его небольшая, но очень уютная вилла располагалась в нескольких стадиях от Цезарева поместья. Он несколько раз навестил Юлию — раза два-три, не более, — а после исчез, ни с кем не попрощавшись. И либурна его ушла, но не на север, а на юг, в сторону Сицилии. Он, однако, предоставил в услужение Юлии своих рабынь и рабов; услугами их нередко пользовались по различным надобностям, так как собственных слуг у Юлии явно не хватало — половина из них осталась в Риме, чтобы вести городское хозяйство.
XIX. — Мне самому, — продолжал Гней Эдий, — мне удалось вырваться из Рима лишь за несколько дней до праздника Конса, в середине секстилия… Не только у Брута были дела. У меня тоже были. И такие, знаешь ли, вроде бы, небольшие, но неотложные, и одно за другим, причем неожиданно возникали и требовали, чтобы я их решал… Но я их, слава богам, разгреб и отправился в Байи, пока другие заботы не навалились.
В середине секстилия снять виллу в Байях совершенно невероятно. Но в Байях, как я упоминал, был наш общий с Фениксом друг, Публий Кар. Он меня радостно пригласил на свою виллу.
Кар жил весьма далеко от Юлии. Но не это было основным неудобством. Намного сильнее мне докучали навязчивая общительность Кара и его постоянное, неусыпное внимание к Феликсу. На вилле у Юлии он ни на шаг от Феликса не отходил. Когда же мы покидали Цезарево поместье, Публий прямо-таки приклеивался ко мне и заводил разговоры… О чем мы только не разговаривали! Он был готов говорить на любую тему. Больше любил, чтобы я говорил. Когда же я замолкал, он начинал задавать мне вопросы. Когда я на его вопросы переставал отвечать, он сам начинал рассуждать. Когда он уставал от своих рассуждений — такое редко случалось, но иногда боги посылали ему усталость, а мне дарили тишину и молчание — тогда он огорчался, как малый ребенок, и горестно восклицал: «Что ж мы всё время молчим! Неужели нам не о чем поговорить друг с другом?!»
Публий Кар был и, я надеюсь, остается замечательным человеком: искренним, со всеми радушным, для наших корыстных времен удивительно бескорыстным. Но я ведь не к Кару приехал! Мне с Феликсом хотелось общаться.
Тем более что я почти сразу заметил: моему любимому другу есть что мне сообщить. Ты помнишь? Раньше в компаниях он меня словно не замечал. Теперь же часто в доме у Юлии я ловил на себе его взгляды: какие-то не то чтобы призывные, а… как бы их описать?.. Так иногда смотрит человек, который взглядом своим хочет сказать: «Когда мы, наконец, выйдем из-за стола, ты подойди ко мне, я тебе что-то шепну на ухо»… А как ты к нему подойдешь, когда вокруг много народа и к нам прилепился Кар, а возле Кара крутится Флакк?.. Прийти одному к Юлии на виллу, чтобы встретиться с Феликсом? Невозможно. Нас всех приглашают к определенному часу и впускают в главное здание лишь после того, как туда войдут соседи слева и справа: Гней Агенобарб и Луция Домиция, Валерий Барбат и Домиция Лепида.
XX. — Лишь на третий день после моего приезда, — продолжал Вардий, — во время вечерней прогулки после горячих перемен… у них так было заведено: перед десертом вставать из-за стола и прогуливаться по набережной… Мы шли по аллее, и вдруг Феликс исчез. Его почти тут же хватились, но решили, что он первым вышел к морю, и отправились искать его на берегу. Но я успел заметить, как он быстро шагнул в сторону и скрылся за деревом. Я вернулся и его обнаружил. Феликс явно обрадовался моему появлению и заговорил возбужденным шепотом:
«Ты зачем ее с собою привез?»
«Я?.. Кого я привез?»
«Как только ты появился, так и она стала меня… навещать».
«Кто?» — я действительно не понимал. А Феликс так же возбужденно и радостно продолжал:
«Сначала я ничего не видел. Совершенно ничего. Только чувствовал. Это как холодный сквозняк. Представляешь себе?.. Некое постороннее присутствие. И ничего больше: ни звука, ни тени… А потом… когда это было?., вчера, нет, позавчера, нет, вчера, потому что позавчера ты приехал… вчера я, как обычно, диктовал Юлии. И вдруг чувствую: опять холодом потянуло. Я сделал вид, что не замечаю. А потом резко повернулся в ту сторону, откуда сквозило. И в дальнем углу экседры — там всегда полумрак, потому что так устроено помещение и светильника там не ставят — в этом углу я увидел как будто фигуру. На очень короткое мгновение, потому что от моего взгляда фигура тут же расплылась… Но это была её фигура. Я успел узнать. Это она наблюдала за нами, пока я не обернулся… Сквозняк еще некоторое время продолжался. А потом исчез…Ты его привез и выпустил на свободу…Что ты так на меня смотришь?…Погоди, я не договорил. Сегодня, в перерыве между занятиями, мы с Юлией вышли подышать морским воздухом. И Юлия меня о чем-то спрашивает, а я не расслышал ее вопроса и прошу повторить. А она говорит: «Что повторить? Я ни слова не произнесла». Она отвернулась от меня и опять о чем-то как будто спросила, а я снова не разобрал. И говорю ей: «Теперь тоже молчала?». А она повернулась уже удивленная: «Я молчу и слушаю чаек. Тебе опять показалось?»… Боги! У нее было такое милое, такое прекрасное лицо! Она улыбалась солнечной своей улыбкой, краешками губ и двумя ямочками на щеках. И рот ее был сомкнут, когда я снова услышал голос, теперь уже явственно, но непонятно, будто на чужом языке говорили… Я не мог ошибиться. Это был ее голос. Юлии! Но не той Юлии, которая стояла передо мной…А потом отвернулась и опять стала глядеть на море и слушать чаек.
И перестань так смотреть на меня! — воскликнул Феликс. — Ты думаешь, я схожу с ума?.. Не бойся. Тут нет ничего удивительного. Сквозняки ты привез из Рима. А голоса… До Регия отсюда рукой подать. Какая-нибудь птица, та же самая чайка, думаю, за день долетит…И пойдем! Давай поскорее вернемся к людям. А то они нас здесь найдут и, увидев твое лицо, решат, что ты точно спятил. У тебя сейчас взгляд, как у сумасшедшего… Пойдем! Кому говорю!»
— На всякий случай напомню тебе, что Юлия Старшая, мать Юлии Младшей, тогда уже находилась в городе Регий, возле Мессинского залива, — пояснил Гней Эдий и продолжал: