Великий магистр
Шрифт:
– Бодуэн думает, что не он создан для земли, а она - для него. Земля же достаточна для того, чтобы служить смертному временным седалищем, так как после смерти, она становится его постоянным местопребыванием.
Став королем, Бодуэн не опроверг высказывания своего великого и благородного брата. Характерный факт: в трудную для себя минуту он принудил даже Иерусалимского патриарха Адальберта выдать деньги, пожертвованные верующими католиками на церковь, которые спустил за несколько дней, устроив грандиозный пир, на котором, кажется, даже побывали тайно проникшие сквозь винные пары его враги-сельджуки. Но еще один эпизод его биографии вызвал возмущение у всех, кроме него самого. При живой
Любил Бодуэн внезапно появляться на Иерусалимских базарах, облаченный в восточное платье. Визиты его носили хулиганский характер: со ссорами, опрокидыванием лотков с товарами и непременным мордобоем купцов. Его, конечно же, узнавали, но искусно подыгрывали королю, терпя и убытки, и затрещины. Но более всего, царственному весельчаку было по душе прибытие новых рыцарей в Иерусалим. Тут уж он давал полную волю и своей фантазии, и своему буйному нраву, когда испытывая путешественников, а когда и просто разыгрывая их.
2
Рекомендательные письма, переданные аббатом Сито для патриарха Адальберта, Гуго де Пейн разорвал и выбросил еще там, в Клюни, поскольку знал, что высший церковный иерарх Иерусалима, четырежды сажаемый Бодуэном I в "карцер", скорее повредит, чем поможет его обустройству при дворе. Рассчитывать следовало на личные связи иерусалимского короля с графом Шампанским, и его относительную зависимость от византийского василевса. Хотя, всем была давно известна неукротимость и неуправляемость младшего брата Годфруа Буйонского, его вспыльчивость, переходящая, порою, в откровенную жестокость.
Когда Бодуэну I доложили о прибытии во дворец рыцарей из Европы, он как раз заслушивал членов Государственного Совета, состоящего из самых знатных баронов, и принявших исторической важности ассиз "О подметании улиц в городе в сухую погоду". Бодуэн, облаченный в расшитое золотыми павлинами восточное платье, в мягкие, с загнутыми вверх носками серебристые туфли, откровенно зевал, лаская левой рукой огромного пятнистого дога. Кроме поясняющих указ трех баронов, в обвешанном персидскими коврами зале находились, также, его рано постаревшая от "забот" мужа супруга, дочь Мелизинда - с такими же черными, как у отца волосами, и молочной белизны кожей, несколько приближенных рыцарей, среди которых выделялся высоким, под стать своему сюзерену, ростом неизменный друг и товарищ по всем пирушкам и увеселениям граф Лион Танкред. У массивных дубовых дверей стоял, облокотившись на длинный меч, дежуривший офицер королевской стражи, рыцарь с истомленным лицом, а за его спиной застыли шестеро латников с алебардами. Адель и Мелизинда плели кружева в уютных креслах возле окна, а Танкред рассказывал что-то смешное, и - судя по всему, не слишком пристойное, - собравшимся возле него рыцарям, которые часто прерывали его историю взрывами смеха. И Бодуэн, и его красавица-дочь украдкой прислушивались к рассказу Танкреда.
– ...и вот, когда мы добьемся того, что улицы начнут исправно подметать два раза в день, утром и вечером, - продолжал один из членов Государственного Совета, - по четным числам - левую часть мостовой, по нечетным - правую, а
– ...чистота улиц... использование александрийских метел... налог с каждой улицы составит... а какой подъем населения, в связи... воодушевление и небывалый интерес к... и обязательно штрафы...
Бодуэн с нескрываемым отвращением посмотрел на седобородого барона, зачитывающего ассиз, и подумал: прикончить его сразу или дать отойти от дворца на пару метров? Он решил все же дать старику выговориться до конца. Но тут, вслед за вошедшими в зал братом короля Евстафием и официальным историографом Фуше Шартрским, приблизившийся к Бодуэну камергер доложил об ожидающих приема рыцарей из Европы.
– Все, хватит, я подписываю этот ассиз!
– хлопнул в ладони Бодуэн, прекращая мучительную пытку. Члены Государственного Совета, кланяясь, покинули зал.
– Рыцарь, с которым вы сейчас встретитесь, Гуго де Пейн, достойный и благородный человек, - произнес Фуше Шартрский.
– Весной я виделся с ним в Труа - это он спас тогда Людовика IV от кинжалов наемных убийц.
– Угу!
– неопределенно хмыкнул Бодуэн.
– Мне писал о нем в своем письме граф Шампанский. Сейчас поглядим - какой-такой де Пейн - не пей.
Утомленный долгим присутствием членов Государственного Совета, король решил вознаградить себя по-своему. Уловивший его настроение, граф Танкред, подошел поближе и что-то зашептал на ухо. В зал вошли Гуго де Пейн и Людвиг фон Зегенгейм; остальные рыцари остались во дворе, под окнами королевского дворца, кроме отправившихся бродить по городу маркиза де Сетина и графа Норфолка.
Приблизившись к королю, Гуго де Пейн почтительно произнес:
– Ваше величество! Мы проделали долгий путь от стен Труа до Иерусалима, чтобы в этом Святом Городе и подвластных вам землях приложить все силы к защите истинных христиан, подвергающихся опасности от гонителей католической веры, и готовы преумножать вашу славу, не щадя собственной крови.
– Хорошо сказано, - одобрил Бодуэн, присматриваясь к двум, стоящим перед ним рыцарям.
– Но... На кого вы работаете?
– этот вопрос был задан резким, суровым тоном, и прозвучал, словно лопнувшая в воздухе струна.
– Что вы имеете в виду, ваше величество?
– промолвил Гуго де Пейн, чуть побледнев от гнева.
– В полученном мною послании графа Шампанского, он описывает внешность своего крестника - Гуго де Пейна, - небрежным тоном произнес король, - И там сказано, что этот рыцарь мал ростом, рыж, весь в оспинах и слегка кривобок. Поэтому я подозреваю, что вы - не Гуго де Пейн, а совершивший над ним насилие и присвоивший его имя вражеский лазутчик. Эй, стража! Закрыть все двери!
Рука Гуго де Пейна потянулась к висящему на боку мечу, но он сдержал себя, лишь холодные, серо-стальные глаза грозно обратились на короля: за короткие мгновения он просчитал несколько вариантов необъяснимого поведения Бодуэна I.
– Но я могу засвидетельствовать, что это...
– начал было меднобородый Фуше Шартрский, изумленный, как и многие другие в зале, происходящими событиями, но король гневно оборвал его:
– Молчите, Фуше!
– прикрикнул он.
– Это вас не касается...
Вперед выдвинулся Людвиг фон Зегенгейм.
– Граф Танкред!
– обратился он к высокому рыцарю - наперснику короля. Разве вы не узнаете меня? Не мы ли вместе громили сарацин?
– Если вы имеете в виду, что вы - Людвиг фон Зегенгейм, то вы ошибаетесь, - невозмутимо отозвался Танкред.
– Тот славный рыцарь скончался от жестоких ран на моих руках.