Великий магистр

Стампас Октавиан

–  Пусть лучше поучит своих монахов варить кукурузную кашу, - бросил он Симону Руши и Кретьену де Труа, сидящим напротив него.
– И вовсе не из-за этой бумажки я вынужден с вами расстаться, мой дорогой маг и чародей.

Колючий взгляд маленького алхимика словно застыл на переносице дородного графа. Он уже знал, что предложит ему его хозяин.

–  Ведь вы, кажется, родом из Палестины?
– словно бы невзначай спросил граф Шампанский. Руши подтвердил это кивком головы.

–  Тем более, у вас должны быть причины и желание побывать на родине.

–  Нет, у меня нет такого желания, - произнес Руши.
– Но я выполню любое ваше поручение.

Нахмурившийся было граф улыбнулся.

–  У меня будет к вам очень ответственное задание, - сказал он.
–

Как вы знаете, Гуго де Пейн, очевидно, уже прибыл в Иерусалим. Или на подступах к нему. Я очень люблю своего крестника, но человек он... неуправляемый. А дело, которое ему поручено, возможно, определит мою дальнейшую судьбу. А заодно, и всех моих приближенных. Вы или взлетите к горним высотам, или низринетесь в бездну. Тьфу, черт!.. Чуть не заговорил стихами, как этот дурак, герцог Аквитанский. Я перестал доверять Андре де Монбару, а мне нужен в Иерусалиме человек, знакомый с местными обычаями и способный подхватить то, что может выпасть из рук Гуго де Пейна.

–  Простите, а что должно выпасть из его рук?
– спросил Кретьен де Труа.

–  Ключи, - пояснил граф Шампанский.
– Ключи к сокровищам царя Соломона. В мою бытность там вместе с Тибо де Пейном, мы чуть не наткнулись на них. Я чувствовал их близость по биению собственного пульса.

–  Почему же вам самому не вернуться туда, ведь Иерусалим теперь свободен от поганых турок?
– заметил Кретьен де Труа.

–  А может быть, я так и сделаю, - ответил граф труверу.
– Только не сейчас. В свое время. Пока же, вы будете там моими ушами и глазами. Вы, оба. В средствах я вас не ограничиваю. Живите на широкую ногу, устраивайте приемы, общайтесь с людьми, и - не упускайте из виду Гуго де Пейна и его рыцарей. Да, кстати...
– продолжил граф, с любопытством взглянув на Симона Руши.
– С чего это у вас стала такая кислая рожа от одного упоминания об Иерусалиме? Вы что, успели там наследить?

–  Все мы оставляем следы, где когда-то жили, - негромко произнес алхимик. На что граф Шампанский, вставая из-за стола, сердито воскликнул:

–  Так надо подтирать за собой, черт вас возьми! Запомните это: ходить с тряпкой и подтирать...

3

В оставшуюся до отплытия неделю, Гуго де Пейн редко виделся со своими товарищами, поручив заботы о погрузке на паром Андре де Монбару и Людвигу фон Зегенгейму. Сам же он проводил все свободное время в том скрытом за высоким забором дворце, где его ждала любовь. Но почему же так быстро летели дни и ночи? Почему византийские вечера так легко уступали место рассвету? Почему так неумолимо приближался миг расставания? Ни рыцарь, ни византийская принцесса, опьяненные любовью, не хотели задумываться о том - что же будет дальше? Безумство влюбленных сродни подвигам героев, бросающихся в самую гущу кровавой битвы, чтобы победить или умереть: все остается позади, и исчезает земная тяжесть, лишь стремительный полет к бессмертию души, неведомый глупцам и трусам, даруется как высшее благо. Слава храбрецам, не убоявшимся любить; слава героям, испытавшим наслаждение смертью!

Это время принадлежало им. Но тень близкой разлуки порою ложилась на обращенные друг к другу лица, и студеный холод касался разгоряченных сердец. Анна понимала, что удержать рыцаря невозможно: пустившись в свое плавание по бурному морю жизни, он будет плыть до того острова, который может видеть лишь он - бесстрашный и печальный странник, преодолевая преграды и побеждая врагов. Но рядом ли с ним в этом опасном плавании должна быть она, наследница византийского трона? Или он должен остаться с ней, отныне и навсегда? Как, и возможно ли это вообще, изменить характер человека, за спиной которого тридцать, неведомых ей лет жизни, как изменить образ мыслей, поменять кровь, всю вольную природу попавшего в сети леопарда, чтобы он стал ручным и домашним? И не погибнет ли он тогда от еще большей печали?

Гуго де Пейн и сам ощущал гнетущую растерянность, словно стоял на распутье двух дорог, одна из которых вела к счастью, а другая - к славе. Он рассказал Анне о своем разговоре с ее отцом, и византийская принцесса мягко упрекнула его за то, что он не принял предложение императора.

Она догадалась о желании отца приблизить рыцаря к трону, вознести его по ступеням иерархической византийской лестницы, - и все это ради нее. Огорчаясь непреклонности любимого, Анна вместе с тем и гордилась им, его стальной волей и целеустремленностью, его прячущейся в глубинах души нежностью, и думала: что будь он иным - он был бы ей не нужен.

–  ...Но ведь ты вернешься?
– в который раз спрашивала она, растеряв царственное спокойствие и превратившись просто в любящую женщину: спустившись с заоблачных вершин на землю, Анна с неожиданным удивлением обнаружила насколько прекрасна и благодарна эта роль. Гуго де Пейн, сам не ведая того, наполнил ее мир жарким солнечным огнем любви, пробудил спящее в ней женское начало. И его, истосковавшаяся в печальной клетке одиночества душа, также расцвела и преобразилась.

Да, конечно, он вернется, не может не вернуться, когда выполнит то, что уготовлено ему судьбой. В шепоте слов, в шелесте листьев за распахнутым в ароматный сад окном, в сиянии сверкающих звезд и отблесках луны, в бездонных глубинах сверкающих глаз, - всюду звучала небесная мелодия, слышимая только ими. И уже не к человеческой высоте счастья подошли они, а к высшей, напоминая своим обликом полубога и нимфу. И сошли с гор снежные лавины, и извергли вулканы огненную лаву, и сотряс ураган лесные массивы, приветствуя возлюбленных своих сына и дочь...

Наступил последний день пребывания Гуго де Пейна в Константинополе. Он уже простился с Анной Комнин, и прощание это прошло не так тяжело и горько, как он предполагал. Они оба знали, что новая встреча - близка, а путь друг к другу - уже пройден. И теперь все зависит только от них самих...

А накануне, Гуго де Пейна с трудом разыскал Филипп де Комбефиз, явившийся в гостиницу. Он обратился к нему с неожиданной просьбой: вытолкать в шею с парома всех паломников, которые прилепились за долгие месяцы путешествия к отряду де Пейна, и разместить на их место рыцарей Комбефиза с дорожной поклажей.

–  Мне необходимо как можно скорее добраться до Иерусалима, - настойчиво убеждал де Пейна прославленный воитель.

–  Понимаю вас, но это невозможно, - решительно отказал Гуго.
– Мы обещали защиту паломникам на пути к Иерусалиму.

–  Невелики птицы. Мы - рыцари - должны, помогать друг другу.

–  Всякая птица - божья.

–  Жаль!
– Комбефиз понял, что дальнейшие уговоры бесполезны и поднялся.
– Я рассчитывал на вас.

–  Я готов оказать вам любую другую услугу.

–  А я, несмотря на нашу невозможность договориться, все равно рад нашей встречи. До скорого свидания в Иерусалиме!

–  Надеюсь, оно будет таким же приятным, - и рыцари, пожав друг другу руки, разошлись в разные стороны.

Товарищи Гуго де Пейна уже покинули гостиницу, собравшись в бухте Золотого Рога. Готовый к отплытию паром, осевший под тяжестью скопившихся на нем людей, удерживали туго натянутые канаты. Но на самой пристани творилось что-то непонятное. Огромная толпа людей, насчитывающая не менее полутора тысяч, взяла пристань бухты Золотого Рога в полукольцо, закупорив все входы и выходы. Словно морской прибой, толпа то напирала на пристань, то отливала обратно, будто выполняя чьи-то приказы. Люди галдели, выкрикивали что-то, указывали на паром руками, но пока не проявляли особой агрессивности. Обитавшие в бухте нищие, праздные зеваки давно разбежались, встревоженные этим невесть откуда налетевшим осиным роем. Даже стражники морского логофета, охранявшие пристань, поспешили покинуть свои посты и удалиться на безопасное расстояние. А объяснялось все просто: эту толпу из генуэзского квартала Константинополя привел в бухту Золотого Рога Чекко Кавальканти, не пожалев ни средств, ни красноречия, чтобы попытаться блокировать рыцарей и их отплытие. Толпа была вооружена и короткими мечами, и ножами, и просто палками; мелькали в ней и профессионально обученные латники Чекко, которые умело управляли всей этой людской массой, настраивая ее против рыцарей. Да и сам бритоголовый генуэзский дож, со шрамом от виска к переносице, находился тут же, выжидая нужного момента.