Великий магистр

Стампас Октавиан

Гуго де Пейн с Раймондом и слугами, миновав сторожевые посты (опять помогли пропуска, подписанные могущественным графом), въехали в нейтральную зону, представлявшую собой где каменистые пустоши, где дикие лесные заросли, а где - давно не убираемые огромные поля пшеницы. Чтобы проследовать за своими подопечными, Христофулосу пришлось свернуть с дороги раньше, и проплутать в этих зарослях и полях не один час, прежде чем он наткнулся на их след.

Оставив слуг, Жана и Пьера, возле лошадей, Гуго де Пейн и Раймонд осторожно пробирались вперед, стараясь не наступить на стелящиеся по земле еловые лапы. Оруженосец только что закончил рассказывать о том, как несколько дней назад его вызывали в королевскую канцелярию и недвусмысленно предложили сообщать им интересующие их сведения.

–  Я обещал подумать, - хитро улыбнулся Раймонд.

–  И правильно сделал, - тихо произнес Гуго.
– Когда вернемся назад соглашайся. Не то они обратятся к кому-нибудь из слуг, и - кто знает?..

Разведкой Бодуэна I руководил немецкий барон Гюнтер

Глобшток, страдающий подагрой, и потому прихрамывающий. Каждый прибывающий в Иерусалим человек обязательно вызывал у него подозрение. Дело в том, что несмотря на войну с сельджуками, египтянами и другими, торговля с богатыми городами Востока не прекращалась ни на один день, и караваны товаров тянулись из Александрии, Каира, Дамаска, Мосула, Смирны, Трапезунда, - отовсюду, а вместе с ними проникали и лазутчики. Иерусалим был буквально наводнен шпионами всех мастей и разведок. Они, как древесные черви, прогрызали свои ходы и норы в огромном дубе, часто пересекаясь, сталкиваясь и обмениваясь полученными секретами и информацией. Некоторые из них были на крючке у Глобштока, а иные просто сотрудничали с ним, ведя свою, двойную игру. Не желая тратить лишнего времени на проверку прибывших с Гуго де Пейном людей, барон решил просто подкупить кого-нибудь из оруженосцев, и выбор пал на ближайшего к мессиру человека - Раймонда, бывшего всегда рядом с ним. Глобшток считал, что купить можно любого, только одни продаются за много, а другие "... ну, за очень много." Раймонду же он предложил сто бизантов в месяц.

Гуго сделал знак Раймонду, чтобы тот замолчал: впереди послышались голоса. Выглянув из-за ветвей, он увидел трех турок, крадучись передвигавшихся среди высоких папоротников. Мысль захватить в плен языка была соблазнительна, и он обернулся к оруженосцу.

–  Только не вмешивайся, - прошептал Гуго.
– Ты еще мал для таких дел.

Свое тяжелое вооружение де Пейн оставил возле лошадей, со слугами, и сейчас был налегке, держа в правой руке только меч. Бесшумно ступая, он скользнул в сторону турок, стараясь зайти к ним со спины. Передвигался он, словно вышедший на охоту ягуар, не издавая ни одного лишнего шума. Дождавшись, когда турки прошли мимо него, он легонько ткнул мечом из зарослей в спину последнего из них. Тот даже не охнул, оставшись неподвижно стоять, удерживаемый острием меча, которое вошло в сердце. Турки передвигались цепочкой, с расстоянием в пять метров, и предпоследний из них ничего не услышал. Де Пейн, осторожно положил мертвого на землю и занял его место, двигаясь за оставшимися двумя. Через несколько секунд, перекрестившись, он повторил ту же операцию с замыкающим. Уложив на землю и этого, он двинулся за единственным оставшимся в живых. Он с интересом разглядывал его бритый, напряженный затылок, когда турок предостерегающе поднял руку, замерев на месте.

–  Керим, подойди сюда, - тихо произнес турок, не оборачиваясь. Гуго подошел к нему и встал рядом.

–  Что случилось?
– произнес он на местном наречии.

–  Я слышу лошадиное ржанье.

–  Тебе кажется, - усомнился де Пейн.

–  Нет, точно слышу, - настойчиво повторил турок и взглянул на рыцаря. Рот его раскрылся, а глаза полезли на лоб.

–  Говорю же, тебе кажется!
– проговорил де Пейн и стукнул его рукояткой меча по черепу. Потом он отволок безжизненное тело к тому месту, где оставил Раймонда. Связав турку руки, он произнес:

–  Когда очухается, отведешь его к лошадям. А я попробую приблизиться к крепости.

Гуго де Пейн подобрался почти к самым ее стенам и пролежал в зарослях около часа, внимательно изучая укрепления, перемещения караула, прислушиваясь к доносящимся разговорам. Как он и предполагал, крепость выглядела почти неприступной, и взять ее даже с помощью осадных машин, которые просто не прошли бы сквозь чащу, было невозможно. Огонь - вот что выкурит турок из Тира, подумал де Пейн. Причем такой, который невозможно погасить. Почему бы тут не применить алхимические знания Андре де Монбара? Он вспомнил свой давний разговор с ним, когда Монбар мимоходом заметил, что еще во времена персидского царя Дария применялся так называемый "греческий огонь" - страшное оружие, которое выжигало целые районы, и которое невозможно было погасить ни водой, ни песком. Горело все: земля, железо, камни, даже реки. Формула этого "греческого огня" хранилась в глубокой тайне. Потом она, вроде бы, была утеряна. Но теперь, он, Андре де Монбар, близок к ее решению и почти уверен, что знает, какие соединения нужно применить, чтобы вызвать этот опустошающий, дьявольский "греческий огонь".

"Ну что же, - подумал де Пейн, - пора применять знания нашего молчаливого барона". Выяснив все, что хотел, Гуго так же незаметно покинул свой наблюдательный пост, только сейчас почувствовав, как затекло все тело, и вернулся назад, где его ждали Раймонд, слуги и испуганно вращающий белками глаз турок.

Глава III

ЗАЩИТА КЕРАКА. ТРИУМФ ЗЕГЕНГЕЙМА

И ринулся Гектор великий, грозен лицом,

как бурная ночь, и сиял он ужасно медью, и в

руках потрясал два копья...

Илиада

1

Людвигу фон Зегенгейму создали в Монреале невыносимые условия. Однажды он обнаружил у себя в комнате, прямо на подушке дохлую крысу, в другой раз свернувшуюся под одеялом ядовитую змею - эфу, чей укус был бы смертелен. Зегенгейм разрубил ее пополам своим мечом. Впредь он стал еще более осторожен, всякий

раз тщательно осматривая все закутки своих покоев. То же самое делал и его оруженосец Иштван, но к нему госпитальеры стали применять более действенные меры. Как-то вечером на возвращавшегося домой могучего венгра сзади набросили мешок, накрыв его голову и пытаясь повалить на землю. Нападавших было трое. Но даже потерявший ориентировку Иштван, стал так молотить по воздуху своими кулаками-молотами, что подойти к этой живой мельнице можно было только с риском для жизни. Иштван рассказал о нападении своему сеньору, и Зегенгейм призадумался. Кто-то очень хотел, чтобы они как можно скорее убрались из Монреаля.

–  Мы не доставим им такой радости, - сказал Зегенгейм Иштвану и своему слуге Тибору.
– Но впредь будьте особенно внимательны. Думаю, тот, кто нас выживает, все же не решится на самое худшее.

Но он ошибался. Великий магистр иоаннитов, барон Жирар, был готов на крайние меры, лишь бы избавиться от мешающего его планам рыцаря. Его замысел о сдаче Керака сельджукам уже начал претворяться в жизнь. Часть гарнизона из крепости была отведена в Монреаль, якобы для ее замены более подготовленными воинами, еще одна рота готовилась к выводу в начале марта; были также извещены наиболее богатые и знатные жители Керака о желательности их временного отъезда из города на зимне-весенний период по причине возможной вспышки холеры. Кроме того, Жирар искал пути для установления контакта с Мухаммедом, или его сыном Санджаром, тайно посылая к ним своих эмиссаров. И ответная реакция не заставила себя ждать. Великого магистра известили, что такая встреча возможна. И она состоится, если посланцу Санджара обеспечат безопасность, встретив его у стен Монреаля, и проводив затем обратно, к развилке дорог. Барон Жирар дал необходимые гарантии. Он понимал, что чрезвычайно рискует, принимая смертельного врага Бодуэна I. Если король прознает о том, то полетит не только его голова, но и головы многих госпитальеров, а отношение ко всему Ордену иоаннитов может резко ухудшиться. Поэтому он постарался принять все меры предосторожности, чтобы о его встрече с посланцем Санджара знал только узкий круг наиболее доверенных лиц, входящий в высший Совет Ордена, и непосредственные исполнители задуманного. Оставался лишь проклятый немецкий граф, всюду сующий свой любопытный нос. Но он уже знал, как с ним поступить, чтобы обезвредить.

Зегенгейм чувствовал за собой постоянную слежку, какое-то недоброе, сжимающееся вокруг него кольцо. Около его дома постоянно прогуливались какие-то подозрительные люди с военной выправкой, периодически сменяя друг друга, в комнатах, в отсутствии хозяев проводились неумелые обыски. Шла игра нервов. Как-то раз, когда он проходил возле крепостной стены, откуда-то сверху, с крыши сторожевой башни вдруг сорвался большой камень, раздробив насыпь возле его ног. В другой раз, пущенная из-за деревьев стрела срезала плюмаж на его шлеме. Людвиг питался пищей, которую приносил Тибор из соседнего трактира. Но когда началась вся эта подозрительная возня вокруг него, рыцарь благоразумно отказался от нее. И вовремя. Мясная похлебка, которую он скормил приблудному псу, вызвала именно то действие, какое он и предполагал: к вечеру жалобно скулящая собака испустила дух. Зегенгейм приказал Тибору продолжать носить кушанья из трактира, а Иштвану велел покупать необходимые продукты на рынке, причем всякий раз у разных торговцев. Он уже начал догадываться - откуда исходят угрозы. Присутствие в городе главы Ордена иоаннитов, с прибытием которого отношение к Зегенгейму резко изменилось, не оставляло сомнений в правильности его предположений. Его гибель нужна была только одному человеку - барону Жирару.

"Хорошо, - подумал Зегенгейм.
– Будем следить за тем, кто следит за мной". И он решил, как это сделать, не привлекая внимания своих соглядатаев, которые уже сопровождали его буквально повсюду, даже до дверей туалета. Иштван и Тибор распустили слух - на рынке, в трактире, среди солдат гарнизона, - что их хозяин тяжело болен, мучается животом, а изо рта идет белая пена. Зегенгейм перестал выходить из дома, только сидел в своем кресле, спиной к открытому окну, откуда его было хорошо видно со сторожевой вышки, и изредка испускал тяжелые стоны. Потом, держась за живот, перебирался на кровать. Жирар мог быть доволен работой трактирщика. Присланный им доктор осмотрел больного-симулянта, и остался убежденным в его неподражаемых муках. Прописанное доктором лекарство, Зегенгейм спустил туда же, куда и пищу трактирщика - в отхожее место. Он велел Тибору приобрести у какого-нибудь араба бурнус и накидку. По вечерам, когда темнело, Зегенгейм облачался в это одеяние, закутывался до самого кончика носа и выскальзывал из дома через черный ход, оставляя вместо себя на кровати или кресле искусно спеленутую куклу из своей одежды. Иногда Тибор, прокрадываясь в комнату хозяина, переворачивал ее, и, подражая голосу Людвига, мучительно кричал. Слышавшие его крики могли не сомневаться, что немецкий граф находится при смерти. Сам же Зегенгейм уходил к дому барона Жирара, и, прячась за развесистыми пальмами, изучал всех, кто посещал Великого Магистра. Иногда он подбирался к самим окнам, используя навыки, приобретенные еще во времена первого похода в Палестину тринадцать лет назад. В такие моменты он накидывал на белый бурнус черный плащ, а сверху маскировался еще и специально скрепленными пальмовыми ветвями, так что становился совершенно незаметен для охранников дома. И порою, ему удавалось услышать много интересного. Особенно - в эту последнюю ночь февраля.