Великий магистр
Шрифт:
Между тем, пришло известие, что уехавший из Иерусалима Гуго де Пейн с отрядом рыцарей, предоставленных ему графом Лионом Танкредом, спешит к осажденному Кераку. Да и хитрый барон Жирар стал высовывать свой острый нос из Монреаля, и слать к Зегенгейму гонцов: не требуется ли ему его помощь?
Умар Рахмон понял: дальнейшее стояние под стенами крепости чревато для него самыми пагубными последствиями. У него оставалось два варианта - или быть наголову разбитым под городом, или сохранить войско и увести его в Дамаск, выдержав гнев Санджара. Он выбрал второе.
Керак выстоял...
Глава IV
СТАРЫЙ, НО ДЕЙСТВЕННЫЙ ПЛАН
О смертный, глянь и приобщись покоя:
Здесь рыцарь, некогда могучий, спит...
Ведь как часов дневных ни долог ряд
Колокола вечерние звонят.
Стивен Хоуз
1
Чекко Кавальканти со своим отрядом в двадцать латников проехал через Яффу, не задерживаясь в этом городе. Он шел по следу Виченцо Тропези и Алессандры Гварини. Но если бы бритоголовый генуэзец знал, что беглецы находятся в двух кварталах от той улицы, по которой проезжал его отряд, то не раздумывая пошел бы на любое преступление, чтобы достать их. То, что он способен на все, Чекко доказал еще в бухте Золотого Рога. Необузданная страсть к Алессандре, чьи голубые глаза и белокурые волосы преследовали его даже ночью, вконец затмила его разум, и Чекко, потерявший покой и сон, готов был потратить всю свою жизнь, лишь бы найти ее и обладать прекрасной генуэзкой. Его мало волновало, что она любит другого. В сознании Кавальканти Виченцо Тропези был уже мертвецом.
А Виченцо, несколько дней наблюдавший за соседним пустырем через приспущенные жалюзи окна, решил в эту же ночь предпринять еще одну попытку пробраться туда. Он уже подготовил приставную лестницу и толстый канат, по которому рассчитывал спуститься на пустырь. Выбравшись как-то на крышу своего дома, Виченцо разглядел в глубине пустыря приземистое здание, словно бы вдавленное в землю. Возле него сновали какие-то люди, слышались отрывистые команды. Три человека постоянно находились около мощных, хорошо укрепленных ворот, открывавшихся несколько раз в сутки. Утром на ослике, запряженном в тележку, приезжал старик в иудейской одежде и ермолке; вечером - ворота открывались для нескольких женщин, которых провожали в приземистое здание. Лица женщин были закутаны платками. С внутренней стороны забора постоянно прогуливалась охрана из двух человек. Предыдущим днем ворота открылись в полдень, когда из подъехавшего фургона стали выгружать какие-то небольшие ящики. Внимание Виченцо особенно привлек огромный сундук, металлический, со множеством дырочек на верхней крышке. Он был так тяжел, что его с трудом сняли с фургона шесть человек, и, сгибаясь под ношей, перетащили в дом. А сегодняшним утром ворота распахнулись для странного гостя, с седыми, непокорно торчащими в стороны волосами, которого приняли столь почтительно, словно признавали его власть. Когда этот человек подъехал к воротам и спрыгнул с лошади, Виченцо поспешил из дома и, будто бы прогуливаясь, прошел мимо, надеясь краешком глаза заглянуть за забор. Вышедший из ворот раввин, почтительно поклонился пришельцу и произнес:
– Приветствую вас, Бер. Он прибыл.
Человек, которого назвали Бером, обернулся к медленно идущему мимо Виченцо, и недовольно поморщился. Не проронив ни слова, он прошествовал за раввином, и ворота захлопнулись.
Сейчас, стоя у жалюзей, Виченцо подумал, что скорее всего пустырь служит местом пристанища контрабандистов или фальшивомонетчиков, а в прибывшем сундуке и ящиках, - их товар. Главный же у них этот незнакомец Бер, имя которого было произнесено раввином по оплошности вслух.
Виченцо почувствовал, как коснулась его плеча вставшая рядом Алессандра. Он повернулся к ней и их губы встретились.
– Я знаю, о чем ты думаешь, - прошептала Алессандра.
– Ты хочешь проникнуть туда, на пустырь.
Виченцо молча кивнул головой. Как утаишь свои мысли от живущей с тобой одной жизнью супруги? Алессандра сильно преобразилась за последние месяцы, и прежде всего изменился ее характер. Долгий путь из Европы в Иерусалим, кочевая походная жизнь, приключения и опасности, которые подстерегали их и в которых она принимала участие, - все это, словно порывом сильного ветра сдуло пыльцу с нежного белокурого цветка, но сам бутон с прекрасными лепестками и гибкий стебель выстояли, окрепли, закалились в этих испытаниях. Детство и наивные грезы остались там, в Генуе, в прошлом; а здесь, перед Виченцо Тропези стояла верная и преданная супруга, умеющая мчаться верхом, держать в руках легкий меч и без промаха выпускать стрелу из тугого лука, пробивая подброшенное им в небеса яблоко, - настоящая амазонка. Ни разу она не жаловалась ему на тяжести перехода, никогда не упрекнула за то, что он увез ее из отчего дома. Похоже даже, что именно такая жизнь: бурная, опасная, полная радостей и тревог, - нравилась и манила ее. И порою до сих пор Алессандра одевала мужское платье и под видом мальчика-оруженосца следовала рядом с Виченцо. Ее любили и оберегали все рыцари Гуго де Пейна, считая ее кто своей дочерью, кто - сестрой, и она отвечала им тем же.
– Я пойду с тобой, - произнесла Алессандра, кивнув в сторону пустыря.
– Об этом не может быть и речи, - твердо возразил Виченцо.
– Пойду непременно, - еще тверже сказала она.
– И не думай.
– Это решено.
– Ты останешься дома.
– Нет, нет, нет и нет!
– решительно отозвалась она, наступив ему каблучком на ногу, а Виченцо, посмотрев в ее вспыхнувшие голубым пламенем глаза, понял, что спорить с супругой бесполезно.
– Ну, хорошо, - согласился он.
– Но ты будешь слушаться каждого моего слова. Я не знаю что за люди там собираются и насколько они опасны.
Радостная Алессандра повисла на его шее, лукаво прошептав:
– У кого из женщин есть такой милый, смелый и непреклонный супруг?..
Они решили перебраться через забор, когда минует полночь, самое лучшее время для грабителей, заговорщиков и влюбленных.
Мучаясь тревогой и опасениями за судьбу Виченцо и Алессандры, Бизоль де Сент-Омер решил не дожидаться возвращения своего оруженосца Дижона, а самому отправиться в Иерусалим, разыскать там Чекко Кавальканти и вызвать на поединок. Но перед своим отъездом из Тортозы, он надумал отправить с группой возвращавшихся в Европу паломников короткую весточку своей жене в Шампань. Усевшись за обеденный стол, он задумался над первой фразой. И через полчаса корявым почерком вывел: "Любимая любовь моя, Луиза!" Потом решил сделать небольшую передышку и велел слугам подавать жаркое. Покончив с легким завтраком, Бизоль продолжил: "Мой гнедой жеребец подвернул ногу и две недели хромал..." Остановившись, Бизоль с сожалением подумал, что жеребца пришлось продать, но писать о том не стал, чтобы не расстраивать супругу. А о чем же тогда? "Я, кажется, похудел, потому что готовят здесь всякую дрянь. Мы, кстати, уже добрались до Иерусалима. Приеду и все расскажу", - вывел он и задремал. Проснувшись, Бизоль с неохотой продолжил: "Что еще? Все. Пусть Жанетта ждет нашего одноглазого циклопа. Скоро мы все вернемся. Прощай, дорогая Луиза! Береги наших девочек". При воспоминании о дочках, глаза Бизоля увлажнились, и он смахнул с ресниц появившуюся слезу. "Старею, подумал он.
– Но не век же мне торчать в этой Палестине?"
Отправив с паломниками письмо, Сент-Омер выехал из Тортозы, оставив несколько своих людей обеспечивать охрану паломников от разбойничьих шаек. В Акре он разыскал вернувшегося туда Роже де Мондидье, который в таверне играл в кости с тремя рыцарями.
– Как успехи?
– полюбопытствовал Бизоль, наклонившись над плечом будущего родственника.
– Отстань!
– отмахнулся Роже.
– Не мешай.
Его единственный глаз горел таким азартом, что, казалось, деревянные стены и вся мебель в таверне должны неминуемо вспыхнуть.
– Едем в Иерусалим, - предложил Бизоль, нисколько не обидевшись.
– По слухам, Гуго выезжает с отрядом в Керак, осажденный сельджуками. И Чекко появился...
– Погоди. Мне еще нужно выиграть сбрую к лошади.
Метнув в последний раз кости, и полностью экипировавшись за счет незадачливых партнеров, Роже поднялся из-за стола.
– Вот теперь я свободен, - произнес он, обнимая Бизоля.
– Кстати, не встречал ли ты где рыцаря по имени Этьен Лабе?
– Нет.
– Если встретишь, схвати его покрепче и не выпускай, пока не позовешь меня.
– Он что, обыграл тебя в кости?
– Такой человек еще не родился. Просто у меня должок к этому Лабе.
– Тогда я ему не завидую...
Добравшись до Цезарии, друзья выяснили, что маркиз Хуан де Сетина смертельно болен и лежит в доме наместника города графа Франсуа Шартье. Воспалительный процесс, начавшийся у маркиза в сырых подвалах, где он разбирался в архивах, достиг своей высшей стадии, перекинулся на мозг. Надежд на выздоровление почти не было - об этом говорили лучшие доктора Цезарии. Бизоль и Роже тотчас же поспешили к своему старшему другу. Они увидели гнетущую картину: мертвенно-бледный маркиз, обложенный подушками, был без сознания; лицо его исхудало, высохло, походило на голый череп, обтянутый кожей. С губ бредящего маркиза срывались отдельные непонятные слова, фразы. Он не узнавал присутствующих. В ногах его кровати беззвучно плакал, не стыдясь своих слез, всегда такой высокомерный идальго Корденаль. Увидев вошедших в комнату рыцарей, он бросился им навстречу, пытаясь что-то сказать, но слова давились в горле.