Великолепные Эмберсоны
Шрифт:
– Поддразниваешь?
– завыла она.
– Поддразнивает! А вот мне от этого так тяжело, вся моя разбитая жизнь невыносима! Я больше так не могу! Честно, не могу! Я пришла к тебе показать, что сочувствую, просто сказать что-нибудь приятное, а ты обращаешься со мной, как... ну уж нет, ты даже со слугами такого себе не позволяешь! Ты больше ни с кем на свете не обращаешься так, как со старушкой Фанни! "Старушка Фанни, - так ты меня зовешь!
– это всего лишь старушка Фанни, дай-ка я ее пну, никто же не возражает. Буду пинать, когда захочу!" Вот как ты делаешь! Вот что
– О господи!
– простонал Джордж.
Фанни расправила мокрый платочек и потрясла им, пытаясь высушить, но при этом не переставая горько и надрывно плакать, и это зрелище своею странностью повергло Джорджа в недоумение: разве ему других забот не достает?
– Не надо мне было приходить, - продолжила она, - можно было догадаться, что этим дам тебе еще один повод меня пнуть! Мне жаль, что я пришла, очень жаль! Я и говорить-то с тобой не хотела - и не стала бы, но увидела, как ты отвернулся от них и, наверное, разволновалась и поддалась порыву... но в следующий раз я не сорвусь, не сомневайся! Буду держать рот на замке, как и собиралась, и держала бы, если б не разволновалась и не распереживалась из-за тебя. Но какая людям разница, переживаю я за них или нет? Я же просто старушка Фанни!
– Боже ж ты мой! Какая мне разница, что за меня переживают, если я не вижу для этого причин!
– Ты такой гордый, - ее опять затрясло, - и такой жестокий! Я же говорю, я б и не упомянула об этом, ни за что, ни за что на свете не сказала бы тебе этого опять, виду бы даже не подала, если б не заметила, что тебе уже сообщили или ты как-то сам обо всем разузнал. Я...
Устав биться с ее глупостью и начав сомневаться в собственной догадливости, Джордж умоляюще сложил ладони:
– Что мне уже сообщили? Что я мог разузнать?
– То, что люди говорят о твоей маме.
Голос ее всё еще подрагивал от слез, но последнюю фразу она произнесла весьма обыденно, словно это уже не раз и не два обсуждалось ими, ведь Фанни полагала, что Джордж просто делает вид, что ничего не понимает, ибо в своей гордыне ни за что не признается вслух, что ему всё известно.
– Что ты сказала?
– Джордж не верил своим ушам.
– Конечно, я поняла, почему ты так себя повел, - продолжила Фанни, вновь пытаясь высушить платок.
– Это другие удивились, когда ты нагрубил Юджину, ведь они не видели, как ты с ним общался, когда ухаживал за Люси. Но я-то помню, как ты тогда ко мне пришел, в тот раз, когда все сплетничали про Изабель, и я была уверена, что как только речь зайдет о репутации твоей мамы, ты тут же откажешься от Люси, потому что ты еще тогда сказал...
– Слушай, - срывающимся голосом перебил Джордж, - слушай, я бы хотел...
– Он замолчал, не в силах продолжить из-за возросшего волнения. Он тяжело дышал, будто только что много бегал, а бледное лицо пошло пятнами, запылавшими на висках и щеках.
– Почему ты сказала мне... мне сказала, что люди... люди говорят о...
– Он сглотнул и начал вновь: - Почему ты упомянула о "репутации"?
Фанни горестно смотрела на него, прижав платок к покрасневшему носу:
– Бог видит, мне жаль тебя, Джордж, - бормотала она.
– Я хотела сказать тебе именно это, но я ж просто старушка Фанни, а что старушка Фанни говорит... даже если переживает... выходит ей боком! Давай, бей ее!
– Она всхлипнула.
– Бей ее! Это же просто одинокая старушка Фанни!
– Слушай!
– не выдержал Джордж.
– Когда я говорил с дядей Джорджем о мерзких вещах, которые услышал от тети Амелии, он сказал, что сплетничают не о маме, а о тебе! Он сказал, что люди посмеиваются над тем, как ты бегаешь за Морганом, вот и всё.
Фанни воздела руки, сцепила их в замок и тяжело уронила на колени.
– Да, всегда виновата Фанни!
– причитала она.
– Смешная старушка Фанни - всегда, всегда!
– Перестань же! После разговора с дядей Джорджем я встретил тебя, а ты сказала, что у меня гнусный умишко, раз я думаю, что тетя Амелия не соврала про сплетни. Ты всё отрицала. И это не в первый раз, ты сама набросилась на меня, когда я доверился тебе, сказав, что Морган к нам зачастил. Сама убедила меня, что мама разрешает ему приходить к нам только из-за тебя, а теперь утверждаешь...
– Я так и думала, - уныло прервала Фанни.
– Я думала, он приходит к нам, чтобы повидаться со мной: поначалу это выглядело именно так. Ему же так нравилось со мной танцевать. Он танцевал со мной не меньше, чем с ней, да и внимания уделял нам поровну. Он всегда так делал, пока не умер Уилбур.
– Ты убедила меня, что никто не сплетничает.
– Тогда почти никто и не сплетничал, - возразила тетя.
– Я и не знала ничего об этих слухах.
– Вот как!
– Сам понимаешь, собеседник не станет сплетничать о твоей же семье. Или ты думаешь, кто-нибудь осмелился бы заявить Джорджу Эмберсону, что о его сестре ходят всякие слухи? А мне бы такое кто-нибудь сказал?
– Но ты же повторяла, - упорно твердил Джордж, - что мама встречается с ним, только когда присматривает за тобой.
– Они никогда не проводили много времени наедине. Особенно когда Уилбур был жив. Но разве это может сдержать сплетни? Твой отец никуда не выходил, и все видели, что твою маму везде сопровождает Юджин, и хотя рядом всегда была я, люди думали...
– у нее перехватило дыхание, - думали, что я не в счет! "Просто старушка Фанни Минафер", - вот что, возможно, все говорили! К тому же всем известно, что когда-то они были обручены...
– Как так?
– вырвалось у Джорджа.
– Все это знают. Неужели не помнишь, что и дед как-то за ужином упоминал об этом?
– Он не говорил о помолвке или...
– А помолвка была! Все это знают, но Изабель разорвала ее из-за того вечера, когда Юджин был не в себе во время серенады. По молодости он много пил, а она терпеть этого не могла, но всем в городе было известно, что никем, кроме него, она не интересуется! Бедняга Уилбур! Одна-единственная душа, не догадывавшаяся об этом!