"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Видел один раз, — вздохнул Джованни.
— Она, наверное, очень красивая была? — нежно сказала Мария, глядя на просыпающуюся Элизабет.
— Очень, — ответил мужчина, вспомнив распухшее, окровавленное лицо, изломанные, с вырванными ногтями пальцы.
— Как жалко ее, — женщина плавным жестом взяла девочку и, прижав к себе, покачала. «Уже никогда матери не узнает».
— Ну, если Пьетро женится, — улыбнулся Джованни, — а он вроде собрался…
— Слава Богу, — искренне проговорила Мария, — скорей бы. Так хочется, чтобы он был счастлив…
— А вы счастливы? — вдруг спросил Джованни, глядя на Лондонский мост, по которому текла шумная череда повозок, карет и всадников. Лавки бойко торговали, толпа перекрывала узкий проход между построенными на обеих сторонах моста домами. На южном конце, у пик с насаженными на них головами преступников, кружились вороны.
— Ужасно, — поморщилась Мария. «У вас тоже так делают?»
— Так везде, — Джованни грустно улыбнулся и подумал, что она не ответила на его вопрос.
— Я помню, — сказала она, и поставив Элизабет на землю, держа ее за руки, стала смотреть, как бойко ковыляет девочка. «Она молодец — очень хорошо ходит, для своего возраста, и говорит уже много. А счастлива ли я — дети здоровы, а что матери еще надо? А вы, синьор Джованни, счастливы? — Мария посмотрела на него снизу, — черными, большими глазами.
— Сейчас — да, — твердо ответил он.
— Мама! — раздался откуда-то почти от моста, отчаянный голос одного из мальчишек. «Тут сладости!»
— А как вы их различаете? — улыбаясь, спросил Джованни, когда они шли к лотку.
— Ой, — рассмеялась Мария, — у меня глаз наметанный. Я же с ними одна все время, вижу, как они растут и меняются.
Она, было, потянулась за кошельком, но Джованни ее остановил: «Позвольте мне».
— Спасибо, — Мария покраснела. Элизабет указала пальцем на вафлю и приказала Джованни:
«Хочу!»
«Сразу видно внучку Козимо Медичи», — усмехнулся он про себя и отсчитал деньги.
Торговка посмотрела вслед семье и вздохнула, перекладывая товар на лотке. «Ну почему так всегда?», — подумала она. «Такой красивый мужчина, высокий, — а жена у него толстая и низкорослая. А смотрит-то он на свою миссис как — ровно кроме нее, и нет никого вокруг. Эх, везет же некоторым!»
В галереях вокруг главного зала Лондонской Биржи, в дорогих лавках, царила тишина — тут не было смысла зазывать посетителей, тут за одну покупку торговец получал столько, сколько на Лондонском мосту не выручали за неделю.
— Пойдемте к Питеру, — вдруг улыбнулась Мария. «Во-первых, у него и вправду хорошие ткани, а во-вторых — я там всегда оставляю детей, приказчики их развлекают, если мне потом надо куда-то еще отлучиться».
— Вам на платье? — спросил Джованни, глядя на многоцветные рулоны перед ними.
— Да, — Мария зарделась. «У Питера отличный выбор, но все такое яркое».
— Это хорошо, когда яркое, — ворчливо отозвался Джованни. «Тем более тут у вас такая унылая погода. Ну, если вам надо скромное, то берите вот это — не пожалеете».
Он положил руку на голубовато-серую, тонкую итальянскую шерсть.
— Почему? — Мария вскинула глаза.
— Потому что она лучшего качества. Смотрите, — кивнул Джованни. Она положила свою руку рядом, и тут же убрала. «Да, действительно, какая мягкая. А вы разбираетесь в тканях?»
— Зря, что ли, моя семья ими уже двести лет торгует? — сердито ответил Джованни.
«Пойдемте, пусть дети тут побудут, а я вас научу кружева выбирать».
— Мне нельзя кружево, — вздохнула Мария.
— Это еще почему? — удивился он, и вдруг вспомнил ее слова о музыке: «А кружево-то чем провинилось? Отвлекает от мыслей о Боге?», — насмешливо спросил Джованни.
— Считается — суета, — тихонько сказала женщина. «Вы ведь тоже протестант».
— Меня с моей женой покойной сам Кальвин венчал, — Джованни вдруг разозлился.
— И я у него, у Кальвина, учился. Так что да, синьора Мария, я хороший протестант. Я поэтому и ушел от католиков, что люблю думать своей головой, а не слушать кого-то. И моя голова, — не самая глупая в мире, уж поверьте, — мне говорит, что в музыке ничего плохого нет. И в кружеве тоже. Если бы у меня была жена, — он вдруг помолчал, — я бы только радовался, видя ее в кружеве и шелках. Ну, — он улыбнулся, — смотреть-то вам можно на него?
Она молчала.
— Вот и посмотрим, — сказал Джованни.
— Какие красивые! — восхищенно проговорила женщина, погружая руки — по запястье, — в каскад кружев.
— Это брюссельские, — улыбнулся Джованни. «Нитки для них прядут обязательно в полутемных, сырых комнатах — чтобы лен не пересушивался, и оставался мягким. За весь день в такую комнату попадает только один луч солнечного света — иначе, считается, качество будет уже не таким хорошим.
Мария вздохнула и приложила нежное, сливочного цвета кружево к щеке. «Спасибо, — сказала она, — тут и вправду — словно в раю. Ну, пора уже и детей забирать, как бы они там, у Питера все не разнесли».
— Я сейчас приду, — сказал ей Джованни.
Когда женщина вышла, он подозвал к себе приказчика, и шепнул ему что-то на ухо. «Не извольте беспокоиться, мистер», — улыбнулся тот. «Все будет сделано, глаз у меня наметанный, дама останется довольна».
— Ну, молодец, — похлопал его Джованни по плечу. «Вот, — он оставил на прилавке золото, — доставишь по этому адресу».
Когда они подошли к пристани на Темзе, мальчишки убежали вниз, а Элизабет, разморенная весенним солнцем, уже дремала на руках у Марии.
Джованни вдруг посмотрел на нее и сказал: «Синьора Мария…»
— Можете просто, — Мария, — она улыбнулась и покраснела. «Вы же друг Питера».
— Спасибо, — улыбнулся ди Амальфи. «Я…, - он помолчал, — я хотел вам сказать кое-что. Вы просто послушайте меня, ладно?».
— Хорошо, — она медленно погладила Элизабет по каштановым локонам. Та почмокала, повертелась и заснула еще глубже.
— Сначала я хотел написать, — Джованни усмехнулся, — но…такие вещи лучше говорить».
Майкл с Ником шлепали по мелководью, вооруженные, какими-то палками.