"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Ты помни, Марфа, — сказал он ей, обнимая на прощание, — нету ничего на свете дороже семьи. Ты теперь за Петром сквозь огонь и воду пройди, раз он муж твой венчанный, и, даже если расстаться вам придется, — честь свою береги, честь Вельяминовых.
Марфа привстала на цыпочки и взяла меч. Он сразу лег в ладонь так, как надо — небольшой и тяжелый. Она вдруг прижалась щекой к холодному металлу и тихо сказала: «Спасибо тебе, Петя».
— Этот меч мне очень помог, — муж налил себе вина и залпом выпил. «Я же потом искал тебя, Марфа. Даже за Большой Камень ходил. Там мне и сказали, что ты умерла, — в стойбище, старуха какая-то».
— Его мать, — Марфа так и стояла с клинком в руке. «Она меня никогда не любила».
Он выпил еще, и посмотрел в окно, на сверкающую под луной реку. «Она сказала, что у тебя было наше дитя. Это так?»
— Нет, — вздохнула Марфа. «Не было, Петя. Я потом с Федосьей в Чердынь вернулась, а Вассиан уже умер. Ну, я взяла ее и на Москву уехала».
— В Чердынь? — он вдруг, похолодев, вспомнил: «Там такая баба, что не зевать надо — а то уведут. Красавица, каких поискать, и хозяйка отменная. С дитем, правда, — муж ее преставился тем годом, однако же молода еще — двадцати нет».
— Я ведь, Марфа, — тихо сказал муж, ставя на стол кубок, — не один в Сибирь ходил, а с дружиной строгановской. Я у Ермака сотником был. Знаком тебе атаман-то?
— Знаком, — она стояла, выпрямив спину, и клинок казался продолжением ее руки. Глаза мерцали, словно у рыси.
Петя, было, открыл рот, но жена спокойно предупредила: «Ты, Петя, подумай, прежде чем говорить-то. Хорошо подумай. Потому как если ты сейчас что невместное скажешь — то оно же не забудется более.
Я тоже, — она вдруг вздохнула, — вон, твою дочь на руках держу, и мать ее покойница, благослови Господь душу ее, — как сестра мне была, — так что не тебе, Петя, попрекать меня чем-то».
— Я Изабеллу любил, а ты…, - он не закончил.
— А я под мужчин ложилась, чтобы выжить, ты это мне хочешь сказать? — жена чуть раздула ноздри. «Да ты откуда знаешь, что у меня на сердце было, — я ж вдовой в шестнадцать лет осталась, Петя, — думала я так. Или ты считаешь, что тебе одному любить позволено? — она положила клинок на стол и помолчала.
— Не хочешь жить со мной, — так и скажи, — обернулась она, уже в дверях. «Скажи — и не увидишь меня более».
— Я не знаю, — ответил он, касаясь пальцами лезвия. Петя вдруг подумал, что никакая телесная боль не сравнится с той, которая сейчас рвала его сердце. «Я не знаю, Марфа».
Она стремительно повернулась, и, шурша юбками, подошла к нему. Она была лишь немного ниже.
— Как я на Москву вернулась, Петя, — издевательски сказала жена, — так Матвей пришел ко мне ночью, приставил кинжал к горлу Федосьи, и сказал: «Если ты мне не дашь, я твою дочь силой возьму. А ведь ей еще двух лет тогда не было, Петенька!
— И ты, — его губы едва шевелились.
— Он не мужчина был тогда, — жестко усмехнулась Марфа. «Или тебе рассказать, как собаки горло моей невестки рвали? Или как Матвей детей своих — уродов, — на моих глазах задушил? Или как мне царь Иван кубок поднес — там вода Волхова с кровью новгородцев была смешана? Или как в спальню к детям моим ядовитых змей подбрасывали? Или как Орсини…, - она вдруг осеклась.
— Что Орсини? — Петя увидел, как она опустила голову.
— Ничего, — глухо сказала Марфа. «Раз вы, двое мужчин, — она помолчала, — не смогли его убить, так я это сделаю. За себя и за Изабеллу. Спокойной ночи, Петя», — она вышла, не закрыв за собой дверь.
Он все еще держал в руках меч, когда с порога раздался детский голос: «Петр Михайлович!»
— А ты что не спишь, поздно уже, — устало сказал Воронцов, не открывая глаз.
— Я за водой ходил, Лиза пить попросила, а Тео боится темноты, — ну, я на кухню и спускался, — вздохнул Федор, входя в комнату.
Его глаза — голубые, с золотистыми искорками, — вдруг расширились: «Это ваш меч?».
— Нет, — Петя вдруг улыбнулся, — это деда твоего покойного, Федора Васильевича, — наш, семейный.
— Мне мама про него рассказывала, — ребенок протянул руку. «Можно потрогать?»
— Осторожней только, — предупредил Петя. «Давай, я помогу тебе».
Он положил свою руку на детскую кисть и сказал: «Не тяжело?»
— Немножко, — озабоченно ответил Федор. «Шпага легче. А вы умеете? — он кивнул на меч.
— Умею, — Воронцов вдруг рассмеялся. «Твой дедушка меня учил».
— А вы можете мне про него рассказать? — мальчик вдруг покраснел, и добавил, смотря вниз:
«Вы же нам теперь вроде отца, да? Или вы не хотите, отцом быть?».
Петя вдруг шагнул к нему, и, опустившись на колени, обнял: «Хочу, Федя, очень хочу. Только я боюсь — вдруг я что-то не так сделаю».
— Я тебе тогда сразу скажу, — пообещал мальчик и, глубоко вздохнув, прижавшись к мужчине, спросил: «А можно мы тебя отцом будем называть? Тео тоже спрашивает, она стесняется просто».
— Мне будет очень, очень хорошо от этого, — твердо ответил Петя. «Спасибо вам».
Он сел в кресло и устроил мальчика у себя на коленях. «Да не маленький я», — пробурчал Федор, но тут же притих, «Так расскажешь мне про деда моего, батюшка?», — попросил ребенок.
— Конечно, — ответил Воронцов, глядя в окно, где с реки уже поднимался туман. «Слушай, сынок».
— А ты в Степана сразу влюбилась? — лукаво спросила Марфа, перекусывая нитку.
— Только и могу, что пуговицы пришивать, — усмехнулась женщина, аккуратно складывая платье дочери. «Сколь меня матушка покойная рукоделию не учила, я все равно норовила — али на конюшню сбежать, али за книгу сесть. И Тео у меня шить не любит. А ты очень красиво вышиваешь, — она посмотрела на невестку и заметила, что та вся зарделась.
— Спасибо, — пробормотала Маша.
— Да уж вижу, что сразу, — Марфа поднялась и стала раскладывать одежду по стопкам. «И вот все равно — вроде и в сундуках лежит, вроде и везут аккуратно, а мнется».
— Еще бы в него не влюбиться, — Марфа помедлила, — он же красавец какой. Они все красивые — Воронцовы, что Степан, что Петя, что сестра их покойная, храни Господь душу ее.
— А ты родителей их знала? — спросила Маша.
— Да, но мне ж три года было, как погибли они, я их плохо помню, — Марфа вздохнула и перекрестилась.