"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Юноша потрясенно молчал, и, наконец, сказал: «В Италии есть физик, Галилео Галилей, я читал его труды, он развивает мысли вашего отца. Синьор Бруно был великий человек, мисс Констанца.
— Синьор Галилей слишком осторожен, — резко ответила девушка, — он боится инквизиции. Мой отец до смерти не отрекался от своих убеждений!
— Я знаю, — тихо проговорил Хосе, — это ведь благодаря моему приемному отцу, ну, синьору Джованни, у вашего отца была возможность писать. Мой папа был его исповедником, ну, как я понял, — юноша улыбнулся, — они, в основном, во время исповедей об астрономии разговаривали.
Констанца посмотрела на Джованни и вдруг сказала: «Так же и я — папа завещал мне всегда поступать, как велит мне совесть и честь».
Марта положила мягкую ладонь на руку девушки и шепнула: «Хочешь, у меня в опочивальне сегодня поспать? Кальян разожжем. Табак ведь не вреден, сеньор Хосе, как вы считаете?»
Молодой человек вздохнул. «Ну, пока мы не видели ни одной смерти, вызванной табаком, чего нельзя сказать о вине. Печень пьющего человека…
— Пожалуйста, — закатил глаза Джованни, — не надо о трупах за столом. Тут не все медики, дорогой мой, это мы уже привыкли.
— Вы должны мне обязательно показать! — проговорила Констанца. «Ну, печень. Я больше интересуюсь математикой и физикой, но не отрицаю важности естественных наук. А я вам покажу свою студию — я в переписке с мастерами из Амстердама, они тоже занимаются оптикой, я сейчас работаю над прибором, который может быть вам полезен, он более точен, чем лупа, — улыбнулась девушка.
— Наконец-то! — обрадовано сказал Хосе. «Вы не представляете себе, леди Констанца, как легче станет нам, медикам, когда мы сможем увидеть истинное строение вещей.
— И невидимые невооруженному глазу силы, которые вызывают заболевания, — медленно проговорила Марфа. «Организмы, живущие везде, даже, — она улыбнулась, — в оленине на ваших тарелках».
— Мама! — укоризненно заметил Питер. «Мы же еще не поели!»
— Ваша матушка, — обратился к нему Джованни, — могла бы стать ученым, мне и синьор Бруно так же говорил. Ну, конечно, если бы женщинам разрешали поступать в университеты.
— Редкостное мракобесие — яростно сказала Констанца, прожевывая мясо. «И ведь так везде, даже здесь. Джон закончил Кембридж, а мне нельзя даже лекции там слушать. Когда я жила в Италии, я занималась с профессорами, но частным образом, — она глубоко вздохнула.
Когда женщины уже выходили из-за стола, Констанца присела на ручку кресла Джованни и тихо сказала: «Я вам очень благодарна за то, что мы с папой могли писать друг другу. Я даже не знаю, как…
Джованни притянул девушку к себе и поцеловал в лоб. «Ну что ты. Твой папа очень тебя любил, и туда, ну, на Площадь Цветов, он взял твое письмо, последнее».
Констанца на мгновение прижалась теплой щекой к его ладони и Джованни подумал:
«Господи, ну ты же можешь, покажи ему девочку. Пусть порадуется».
Двойняшки спали в колыбели, обняв друг друга. Марфа подняла свечу и неслышно проговорила: «Какие хорошенькие! Я ведь тоже, младшего своего, Уильяма, он в школе сейчас, почти в сорок два родила».
— Мне сорок один было, — Мияко все смотрела на детей. «У меня ведь шестеро деток умерло, миссис Марта, мальчики на войне погибли, а дочка — от лихорадки. Я уж и не думала…, — женщина чуть слышно всхлипнула и Марта, обняв ее, сказала: «Все закончилось, милая моя.
Я так рада, что вы приехали. Будете жить в деревне, спокойно, их воспитывать. Я уж и не знаю, как это — детей терять, мои-то живы все, слава Богу, хоть и далеко некоторые».
— Дай Бог, никогда не узнаете, — тихо ответила Мияко. «А они, — женщина кивнула на двойняшек, — так родились легко, ну, Хосе-сан, он волшебник просто, мне и больно почти не было. Анита первая появилась, мы уж думали — и вторая девочка окажется, а вот — сыночек».
— Устраивайтесь, — Марфа взяла ее за руку. «Там, в умывальной, все есть, а завтра спите, сколько хотите, устали же вы, наверное. С детками я и мистрис Доусон побудем. А потом их возьмем, и погуляем на реке, да?».
— Вы знаете, — Мияко взглянула на нее чудными, черными глазами, — сэнсей, ну, муж мой, — она зарделась, — переводил Евангелия на японский, и я ему помогала. Там был отрывок, про женщину, Марту, что вышла навстречу Иисусу, и первой в него поверила. Я тогда думала, что нельзя так себя вести, неприлично. А теперь поняла — надо не бояться.
Марфа улыбнулась. «Никогда не надо бояться, Мияко-сан. Ничего и никогда».
В дверь тихо постучали и она обернулась: «Детьми твоими любуемся, мой дорогой Джованни».
Он принял от Марты свечу, и женщина, уже на пороге, сказала: «Спокойной вам ночи, и помните — это и ваш дом тоже».
Джованни поправил меховое одеяло на детях, и, поцеловав жену в теплые волосы, шепнул:
«Пойдем в постель, ты же и правда — утомилась, да и я тоже».
Мияко лежала, устроив голову у него на плече и Джованни, перебирая ее пальцы, сказал: «Я тебе говорил, счастье мое, я давно тут, в Лондоне, очень любил одну женщину, Мария ее звали».
— Она умерла, да, — жена поцеловала его руку. «Марта-сан ее знала?».
— Да, это была ее невестка, жена брата. Так вот, — Джованни помолчал, — она же родами умерла. Я думал, что ребенок — тоже, а оказывается, она все это время жива была. Девочка.
Полли, Полина. Марта ее, как свою дочь воспитала. Она уже замужем, и внук у меня есть, Александр, ему почти пять лет.
— Ну так это же хорошо, сэнсей, — ласково отозвалась Мияко. «А где они сейчас, ваша дочь и семья ее?»
— Далеко, — Джованни покрепче обнял жену. «В Новом Свете, ну, я на карте тебе показывал.
Вернутся следующим годом».
— Ну, вот, как славно, — Мияко потянулась и погладила его по голове. «Вы отдыхайте, сэнсей, если детки проснутся, я с ними побуду. Вы же устали».
— Я, как помнишь, — ворчливо ответил Джованни, — в Макао их обоих на руках часами носил, когда у них колики были. Спи, ради Бога, и чтобы завтра не смела, вскакивать раньше меня.
Я, когда с Питером буду уезжать, дверь запру и ключ Марте отдам — когда выспишься, она тебя выпустит.
Мияко счастливо, тихо, рассмеялась, и задремала, уткнувшись лицом ему в плечо.