"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Не так много времени прошло, всего двадцать шесть лет, — он еле слышно рассмеялся.
«Вашего отца в Новом Свете знали многие».
— Но зачем? — измучено спросила Мирьям, сжав зубы, прерывисто дыша. «Зачем мой отец убил его?»
— Чтобы жениться на донье Эстер, разумеется, — удивился Энрикес. «Ворон всегда брал себе все, что хотел. И кстати, — он на мгновение прикоснулся пальцами к ее запястью, — не вздумайте дурить. Если со мной что-то случится, здесь, в Амстердаме — дон Исаак и донья Хана уже на следующий день будут читать эти бумаги».
— Как холодно, — безразлично подумала Мирьям. «Если бы вышло солнце, хоть на мгновение.
Хосе должен будет со мной развестись после такого. А не говорить ему нельзя, нет, я не смогу, не смогу».
— Зачем? — тихо спросила она. «Зачем вы это делаете, капитан? Для чего вам эти бумаги?»
— Я, — Энрикес даже приостановился, — собираю всякие интересные сведения, донья Мирьям.
У меня там, — он сдержал улыбку, — немаленькая коллекция накопилась. Иногда я ее пускаю в дело.
— Я вам заплачу, — горячо сказала женщина, — золотом, пожалуйста, капитан Энрикес. Я прошу вас, не надо, не надо этого!
Мужчина посмотрел на Кардозо и Беллу, что шли впереди, и почти нежно стер слезу со щеки Мирьям: «Мне не нужно золото, моя милая донья Мирьям. Мне нужны вы — сегодня, в моей постели. Скажете, что уехали на вызов в деревню. Знаете таверну у верфей?»
Она покорно кивнула.
Энрикес посмотрел на длинные, черные ресницы и подумал: «Вот и славно. А завтра утром я ей еще кое-что скажу. Она босиком за мной побежит, только бы спасти Кардозо».
— Я вас буду там ждать с шести вечера, — он улыбнулся. «Не придете — пеняйте на себя, праздник у вас будет омрачен похоронами».
— Я приду, — Мирьям сжала зубы. «И тогда вы мне отдадите эти показания?»
— Конечно, — хмыкнул Энрикес. «Завтра утром и отдам. И не волнуйтесь, я человек чести, и держу свое слово».
— Вы грязный, мерзкий шантажист, — вскинув голову, проговорила Мирьям. «Был бы жив мой отец — вздернул бы вас на рее».
— Весьма возможно, — лениво согласился Энрикес. «Только вот он давно покоится в гавани Картахены, моя милая. И называй меня по имени, я люблю ласковых женщин, понятно? Вот прямо сейчас и скажи: «Моше».
— Моше, — послушно повторила женщина. «Ничего, — подумал Энрикес, глядя на жемчужную, чуть влажную от мелкого дождя, изящную руку женщины, — за шантажиста я ее заставлю рассчитаться, и вообще — надо с собой плеть захватить, моя жена должна быть покорной.
Она меня не любит, конечно. Но полюбит».
Он улыбнулся, и, весело сказал: «Не плачьте, донья Мирьям. Вам понравится, обещаю».
Завидев впереди мост на Зингеле, дон Исаак обернулся и сказал: «Ты отдай Моше снадобья, внучка, и приходи. Такая сырость, донья Хана сейчас кофе заварит, посидим у огня, поболтаем».
— Хорошо, дедушка, — кивнула женщина, и, отперев дверь, оглянувшись, тихо спросила: «Что вам еще надо?»
Энрикес подождал, пока Кардозо войдут в свой дом, и, шагнув в переднюю, прижав Мирьям к стене, поцеловал, — глубоко и жадно. «Кровь, — подумал он, почувствовав солоноватый привкус на своих губах.
— Нравится, — удовлетворенно кивнул он, глядя на женщину, что стояла с закрытыми глазами, тяжело дыша. «Ну, это так, милая Мирьям, — обещание».
Она услышала удаляющийся звук его шагов, и, достав из рукава платья платок, вытерев губы, — спрятала лицо в ладонях.
— Так, — сказала Мирьям, избегая взгляда сестры, — гулять ходи только с доном Исааком и доньей Ханой, тут хоть и безопасно, но все равно. Я завтра вернусь.
Белла прислонилась к двери и, посмотрев на бледное лицо сестры, спросила: «Куда ты идешь?»
— На вызов, в деревню, ты же слышала. Дай мне сумку, — Мирьям протянула руку. Белла наклонилась к сундуку и одним легким, молниеносным движением сбросила сумку вниз. Она раскрылась и на плитки пола выпал какой-то сверток — в холщовой салфетке.
Белла наклонилась, и, положив его на ладонь, холодно сказала: «А где твои инструменты?
Где снадобья? И это что такое? — девушка посмотрела на аккуратно скрученные тряпки, что лежали в салфетке. Резко запахло травами.
— Куда ты идешь? — медленно, раздельно повторила Белла. «Скажи мне все, и немедленно».
Мирьям подняла сумку, и, тут же ее, уронив, сев на пол, обняв колени руками, — горько, отчаянно зарыдала.
Белла опустилась на колени, и, прижав к себе сестру, потребовала: «Говори!».
Она слушала, затаив дыхание, а потом, яростно выругавшись по-испански, — вскочила. «Нет, — крикнула Белла, — нет, я не верю! Отец не мог бы так поступить, никогда!»
Девушка рванулась к двери, и, обернувшись, застыв, глядя на Мирьям, сказала: «Сиди здесь и никуда не ходи, поняла! Не смей никуда ходить!»
— Белла, — сестра подняла покрытое слезами лицо, — его нельзя убивать! Ты же слышала, если с ним что-то случится, то его стряпчий отправит бумаги дону Исааку и донье Хане, сразу же!
— Я, — Белла нацепила на голову валявшийся на сундуке берет, — и не собираюсь его убивать.
Я собираюсь ему предложить что-то, от чего он не сможет отказаться.
— Ему не нужны деньги, — Мирьям поднялась и попыталась остановить сестру.
— Не деньги! — Белла вывернулась, и, сбежав с крыльца на набережную, свистнув лодочнику, — прыгнула через борт.
— Белла! — крикнула Мирьям, схватившись за кованые перила, смотря ей вслед.
Лодка удалялась вниз по Зингелю, и вскоре, в дождливом, мелком тумане, что окутывал канал, уже ничего не было видно. Мирьям, вздохнув, сжав губы, накинула плащ, и, положив в карман свернутую холщовую салфетку, заперев дверь дома, повесила на нее табличку: