"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Белла тихо зашла в опочивальню, и, взяв руку Мирьям, шепнула: «Я тут».
— Полежи со мной немножко, — попросила сестра глухо, так и не поднимая лица от подушки.
Белла устроилась рядом, и, обняв ее, положив голову на плечо, — закрыла глаза.
— Селедка! Селедка! Свежая селедка! — с причала раздавался резкий, с простонародным акцентом голос. «Свежая селедка, недорого!»
— Эй, тетушка, — лениво крикнул кок, перегнувшись через борт, — неси на камбуз, всю корзину.
— Дай Бог тебе здоровья, милый, — перекрестилась женщина, и, подобрав подол темного платья, стала подниматься вверх, по деревянному трапу.
— Как раз хорошая, — подумал кок, роясь в серебристых тушках рыбы. «Засолю, тут на половину бочонка хватит».
На камбузе Марфа высыпала рыбу в подставленную коком деревянную лохань, и, приняв медные монеты, присев, выскользнула в дверь.
На корабле было тихо, пахло свежим деревом и откуда-то сверху доносились голоса плотников, что, торопясь, заканчивали обшивать борта.
— Спешит, — холодно подумала Марфа, и, прижавшись к переборке, подняв юбку — достала пистолет из-за шерстяной ленты, что удерживала чулок. Она повела носом — откуда-то пахло хорошим табаком. Марфа усмехнулась, и, добравшись до нужной каюты, — неслышно, легко отворила дверь.
Он сидел за столом, и что-то писал в судовом журнале. Большая, чистая каюта была убрана, на полу лежал потрепанный, персидский ковер, высокая, узкая койка была застелена шелковым, новым покрывалом.
Марфа скользнула к столу, уперев пистолет в черные, кудрявые волосы, и холодно сказала:
«Возьмите лист бумаги, капитан Энрикес, и не вздумайте дергаться — я вам голову в клочья разнесу».
Он сглотнул и медленно ответил: «Если вы меня убьете, мой стряпчий…
— Я знаю, — услышал Энрикес ледяной голос сзади. «Поменьше болтовни, капитан. Берите бумагу и пишите».
Марфа увидела, как его левая рука поползла к стопке документов, что лежала на столе, и, не отрывая пистолета от головы Энрикеса, — ударила его кулаком по локтю.
— Больно, — он выругался сквозь зубы. «Я и не собирался…
— Хватит трепать языком, — ответила Марфа. «Пишите». Закончив, он размашисто расписался и Марфа велела: «Теперь печать. Свечу я вам подержу, не утруждайтесь».
Она вынула свечу из фонаря, что висел на переборке, и, накапав на бумагу воском, подождав, пока Энрикес приложит свою личную печать, — забрала документ, и спрятав его под платье, — ткнула горящей свечой ему в ухо.
— Тихо, — сказала Марфа, засовывая ему в рот свою шаль, — тихо, капитан Энрикес.
Он грязно выругался, тяжело дыша. «Сучка, — сказал Энрикес, плача от боли, — это была страсть…
— Страсть, — задумчиво повторила Марфа и ударила его между ног носком потрепанной, грубой туфли. Капитан взвыл и стал кататься по полу.
— Думаю, вам теперь нескоро захочется ей предаваться, — Марфа навела на него пистолет.
«Убирайтесь вон, и если я узнаю, что вы хоть одной ногой ступили на землю Старого Света, с вами случится то же, что и с покойным Питером Лавом. Помните это». Она еще раз ударила его между ног, — хлестко, сильно, — и вышла.
Белла открыла дверь и ахнула: «Бабушка, что это?».
— Маленькая коллекция капитана Энрикеса, — Марфа втащила в переднюю корзину с бумагами, от которых резко пахло рыбой. «Я сейчас все сожгу, и поднимусь к вам».
— Но тут…, - Белла непонимающе посмотрела на женщину, — тут так много…
— Я забрала у его стряпчего все, — спокойно ответила Марфа, проходя на кухню. «Так, на всякий случай». Она бросила пожелтевшие, исписанные листы в очаг, пламя взвилось вверх, и Белла взглянув на черные хлопья, что кружились в воздухе, тихо проговорила: «Спасибо, бабушка. А…
Марфа взяла кочергу и подбросила в очаг еще бумаг. «Он больше не появится в Старом Свете. Сбегай к донье Хане, возьми у нее бутылку их вина, я согрею немножко для Мирьям.
Ты одежду Хосе привела в порядок?»
Белла кивнула и бабушка, усмехнувшись, вдохнув запах гари, распахнула ставни шире.
Мелкий дождь поливал ухоженный сад, с кустами роз и крохотной клумбой.
— Скамейку надо поставить, — пробормотала Марфа. «Летом тут хорошо будет. Ну, что стоишь, иди, нам еще потом убирать все».
Белла повернулась и тут в дверь постучали. Марфа отодвинула ее, и, приняв от гонца письмо, отпустила его с медной монетой.
Она пробежала глазами записку, и вдруг улыбнулась: «Неси вино и поднимайся в опочивальню».
— Милая, — услышала Мирьям нежный голос, — все хорошо. Мы больше никогда его не увидим, — женщина почувствовала ласковую руку у себя на лбу. «И вот, Хосе записку прислал, он заехал в Лейден — сделать доклад в университете, — и завтра к вечеру будет здесь. А мы с Беллой сегодня убираться начнем».
— Тетя, — женщина нашла ее пальцы и вытерла ими свое заплаканное лицо, — тетя, Хосе теперь со мной развестись надо будет, иначе нельзя…
Марфа вздохнула, и, приподняв племянницу, устроила ее удобнее. «Хосе твой больше жизни тебя любит, — тихо сказала она, гладя каштановые косы. «И никогда, никогда тебя не бросит. Сейчас Белла вина принесет, вашего, и я все расскажу».
Девушки слушали, сидя на постели, и, Мирьям, наконец, сказала: «Как же это получается?
Папа спас маму от костра не потому, что он ее любил? А в песне…
Марфа закатила глаза: «На то и песня, дорогая моя. А отец твой, — она внезапно, мимолетно улыбнулась, — не такой человек был, чтобы позволить кого-то за веру жечь».
— Да он и на Москве, — Марфа взяла руку племянницы, — тоже, человека, хорошего человека из монастырской тюрьмы спас, вместе с отцом моим. Тоже его там — за веру держали. А уж потом только, — женщина рассмеялась, — мама твоя на «Святую Марию» нанялась.
Мирьям взглянула в большое венецианское зеркало, что стояло напротив кровати, и, увидев свои большие, заплаканные, распухшие глаза, вдруг подумала: «Все равно. Скажу Хосе, а там — все равно».