"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Вы же обещали, — услышал он, и, повернувшись, взяв ее за подбородок, глубоко поцеловав, сказал:
— Я солгал, милая моя. Я так часто делаю. Тот пакет, что ты сожгла, — так красиво и достойно, у меня даже слезы на глазах появились, — так вот, — его рука раздвинула ноги женщины, — у моего стряпчего есть еще две копии. Тоже заверенные. Не придешь в порт — они отправятся в дом Кардозо. А сейчас ложись на спину, обними меня, и скажи, как ты меня любишь.
— Вот так, — он одобрительно рассмеялся, разглядывая ее сверху, — правильно, моя милая. А потом я тебя поставлю на четвереньки, я знаю, тебе так нравится. Мне тоже.
Мирьям почувствовала его в себе и застонала, краснея, отворачивая лицо, ощущая слезы на глазах.
— Незачем стесняться, — Энрикес медленно, нежно поцеловал ее щиколотку, что лежала у него на плече. «Я уже все слышал, моя дорогая, — и то, как ты кричала, и то, как плакала, и кусала подушку. Я же говорил, тебе понравится».
Кровать заскрипела, и она, выдохнув, сжав пальцы, — приказала себе молчать.
— Мне надо помыться, — сказала Мирьям, вставая, не глядя на него. «Я пойду домой, а потом, — приду в порт».
— Моше, — он поймал женщину за руку. «Я приду в порт, Моше. Научись меня называть по имени, жена».
Она на мгновение раздула красиво вырезанные ноздри и кивнула: «Я приду в порт, Моше».
— Мойся, — он махнул рукой в сторону чулана. Мирьям закрыла дверь, и, стараясь не плакать, расставив ноги, — встала над медным тазом. Закончив, она присела на корточки, и потянулась за холщовой салфеткой.
По обнаженной спине ударило холодом, и она услышала голос сзади: «Что это у тебя?»
— Салфетка, — сказала Мирьям, вставая, убирая руку за спину. «Вытереться».
Энрикес рванул ее к себе, и на пол упали аккуратно свернутые тряпки. «Шлюхи таким пробавляются, — рассмеялся капитан, — я у них видел. А ты не шлюха, — он нагнул Мирьям и прижал лицом к дощатому столу, — ты моя жена, и будешь рожать. Чтобы больше таким не занималась, понятно? — он отстранился, и, подняв тряпки, — выбросил их в полураскрытое окно.
Она так и стояла, не двигаясь, и Энрикес, полюбовавшись следами от плети на жемчужной, нежной коже, ласково сказал, целуя ее лопатки: «А сейчас ты у меня еще потерпишь, я знаю, что больно, но уж такой я уродился, — он хмыкнул, — привыкай».
Мирьям вонзила ногти в грубые доски стола и закрыла глаза.
— После обеда, — напомнил он потом, набрасывая на нее плащ, зевая. «Завтра утром увидим французские берега, а потом, — он пощекотал ее белую, в красных отметинах шею, — в Новый Свет, милая. Там мы всегда будем вместе.
Она, спустилась, покачиваясь, по узкой, заплеванной деревянной лестнице. Толкнув дверь, Мирьям ощутила на горящем лице влажный, холодный утренний воздух. Женщина несколько раз открыла рот, и болезненно кривясь, рухнув на колени в грязь и навоз заднего двора — заплакала.
— Мирьям, — услышала она знакомый голос, и сильная рука подняла ее на ноги. «Не надо, девочка, не надо, пойдем домой, милая».
— Тетя, — зарыдала Мирьям, уткнувшись ей в плечо, — тетя, он сказал, сказал…
Запахло жасмином, и Марфа, поцеловав ее, ответила: «Я знаю. Пойдем домой. Белла в лодке ждет, скажем, что она с тобой на вызов ездила. А ты простудилась в деревне и лежишь теперь. Пойдем, — тетя обняла ее, — я дома все сделаю, что надо.
— Поздно, — вдруг подумала Мирьям, спотыкаясь на мокрой траве. «Уже поздно».
В опочивальне пахло травами. Марфа выжала салфетку, и, вытерев прохладным шелком лоб племянницы, сказала: «А теперь спи. Белла здесь, все будет хорошо».
— Тетя, — заплаканные, карие глаза открылись, — тетя, мне надо в порт.
Марфа вздохнула и погладила каштановые, заплетенные в косы волосы: «Тебе не надо в порт. В порт надо мне. Отдыхай, пожалуйста».
Женщина поднялась, подхватив фарфоровую миску, и услышала: «Тетя, скажите, что это неправда…
Марфа помолчала и ответила: «Это только часть правды, девочка. Я вернусь и расскажу вам все, обещаю».
Мирьям измучено вздохнула, и, подтянув к себе кружевную подушку, уткнулась в нее лицом.
Марфа вышла, и, прикрыв за собой дверь, строго сказала внучке: «Из дома — ни ногой, иди вон, я там одежду Хосе достала, садись, приведи в порядок там, что надо. Шьешь ты неплохо, — Марфа оглядела обрезанный и подрубленный подол шерстяного платья Мирьям, что было надето на ней.
Белла шмыгнула носом и пробормотала: «Бабушка, он такие ужасные вещи говорил, ну, про отца моего…
Марфа спустилась на кухню, и, зарядив пистолет, ответила: «А ты не слушай этого подонка.
Что мать твоя была троюродной племянницей сэра Стивена, о том я тебе рассказывала. И помолвлены они были. А все остальное, — женщина поморщилась, — то ложь».
— А про Лиму? — не отставала Белла. «Про то, что он убил отца Хосе, чтобы жениться на донье Эстер?».
— Вернусь, и все услышите, — Марфа сунула пистолет в кобуру, что висела под плащом, и, открыв дверь, подумала: «Не ложь, конечно. Ах, Степан, Степан, не стоило бы девочке об этом знать. Ну да ладно, не поверила она, и, слава Богу».
Женщина сбежала вниз по ступеням, и вскоре ее черный плащ пропал в сыром, белесом тумане. Белла еще постояла немного на пороге, и услышала с той стороны канала озабоченный, старческий голос: «Как там Мирьям, внучка? Жар у нее?»
— Уже спадает, дон Исаак, — крикнула Белла. «Она заснула, вы не волнуйтесь, я за ней ухаживаю. А бабушка за снадобьями пошла».
— Ну, хорошо, — вздохнул старик, и девушка, закрыв дверь, привалившись к ней спиной, сказала: «Господи, ну пусть только с моей сестричкой ничего не случилось, пожалуйста».