Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Шрифт:
— Пойду, — подмигнул им Волк, — перекушу, и займемся обшивкой нашего «Ворона».
Констанца нашла руку Николаса, и, застыв на теплом, свежем, речном ветру, сказала: «А я пока помогу Марте с парусами, и заодно позанимаюсь с ее мальчиками, научу их шлифовать, хотя бы простые вещи».
— Я тебя люблю, — внезапно сказал Николас, и, поймав кончик рыжей косы, поднеся его к губам, повторил: «Люблю, Констанца».
Раскрытая, пухлая тетрадь лежала на круглом столе орехового дерева. «Слава Богу, — ворчливо сказал Яков, — мне пока не нужны очки, хотя почерк у леди Констанцы и разборчивый, но уж больно мелкий.
— Она проводила испытания этого прибора для измерения долготы, в Саутенде, — помог Джон.
«Все работает, так что Адмиралтейство его уже забрало. Понятно, — мужчина чуть улыбнулся, — тех, кто знает об этом механизме, можно пересчитать по пальцам.
— И чтобы так и осталось, — велел Яков. «У кого-нибудь, кроме Адмиралтейства, есть образец прибора?»
Джон почувствовал, что краснеет. «На «Вороне», — неохотно сказал он, — у сэра Николаса Кроу».
— А, так вот с кем уезжает леди Констанца, — рассмеялся Яков. «Ну, что я тебе могу сказать — они друг друга достойны, дурнушка и калека. И чтобы торговые компании, — приказал король, — не узнали об этом приборе, я не доверяю морякам, которые сегодня плавают под английским флагом, а завтра — под голландским, или еще каким-то. Даже твои, — Яков внимательно посмотрел на Джона, — родственники по жене не должны его заполучить».
— Разумеется, — Джон собрал документы и посмотрел на томные сумерки за окном.
«Спокойной ночи, ваше величество».
— Ты, я смотрю, стал моим соседом, в кабинете у себя ночуешь — Яков поднялся, и, зевая, похлопал мужчину по плечу. «У тебя жене восемнадцати лет еще нет, смотри, нельзя такую красавицу одну надолго оставлять, а то мало ли что случится».
— Я сегодня как раз уезжаю из дворца, — спокойно ответил Джон. «У меня дела, в городе, так что, с вашего разрешения… — он поклонился.
— Выспись, — велел король. «А то на тебе лица нет. И завтра раньше обеда не появляйся».
Мужчина только улыбнулся, — легко, незаметно, — и выскользнул в большие, золоченые двери.
— И вправду, — подумал Джон, выходя на Уайтхолл, — какая ночь теплая, можно в одной рубашке идти. И не поверишь, что скоро осень.
Он остановился, прислушиваясь — в Сити уже было тихо, только где-то вдалеке скрипели тележные колеса, и лениво, сонно, взлаивали собаки. «Сейчас бы в постель, — с тоской подумал мужчина, — и не одному. Белла, Белла, ну как же без тебя тоскливо. Поехать в деревню, попросить прощения — а я ведь просил уже, и что?
— Нет, — он вздохнул, — что треснуло, того не склеить. Заплачу денег, и пусть будет свободна.
Зачем девочку мучить, видно же, что ей со мной плохо. Но сначала, — Джон холодно улыбнулся, — сделаю еще кое-что. А этого мерзавца я просто так не отпущу, пусть расплачивается за свою подлость.
Дома было темно, пустынно и совсем чуть-чуть пахло розами. Он сжал зубы, и, переодевшись в своей гардеробной, — взял кинжал и заряженный пистолет. «Бот не нужен, — подумал Джон, спускаясь к пристани, — слишком уж он заметен. Хорошо, что я для таких случаев лодку держу». Он вывел невидную, простую посудину на середину Темзы и усмехнулся: «У миссис Марты их нет, в Дептфорде — тоже, ну так я сейчас узнаю, куда они делись. Сэр Николас Кроу от меня не уйдет».
В Боро было шумно, на мостовой стояла пробка из карет — в театрах закончилось представление. Кучера переругивались, расцепляя колеса, щелкали кнуты, ржали лошади, навстречу Джону — к перевозу на северный берег реки, — валила толпа. Пахло пивом, табаком, под ногами валялись апельсиновые корки. С площадки для травли медведей доносились возбужденные крики. «А тут ничего не меняется, — подумал Джон, толкая тяжелую дверь «Белого Оленя».
Он пробился к стойке и поймал взгляд хозяина. Тот едва заметно кивнул и указал глазами куда-то вбок. В каморке было темно, и Джон, опустившись на скамью, чиркнул кресалом.
Кабатчик вошел, неся за горлышко пыльную бутылку вина.
— Бордо, — сказал он, присаживаясь. «Не поверишь, той неделей проверял винный погреб и нашел. Это еще со времен Ворона осталось, когда он тут кулачными боями пробавлялся.
Как-то выиграл и сказал, стоя на ринге: «Так, дружище, посылай на тот берег, всем ставлю по бутылке. А вокруг — как бы ни три сотни человек было. Так вот, — мужчина нежно погладил бутылку, — это еще с той поры. Донесения твои готовы, только — кабатчик на мгновение прервался, — что это ты сам приехал? Случилось что-то?
— Надо найти людей, — спокойно сказал Джон. «Они тут, на южном берегу, скорее всего. Ты поспрашивай там, — мужчина махнул головой на улицу, — может, приходили, просили приютить двоих — мужчину и женщину. Женщина рыжеволосая, у мужчины — большой шрам на лице».
— Что это он со шрамом в шпионы подался? — хмыкнул кабатчик. «Неразумно. Французы, или испанцы?»
— Англичане, — Джон на мгновение задумался. «Но могут сказать, что они с континента — чтобы запутать следы».
— Ты же обычно воров и мошенников не ловишь, — удивился кабатчик. «Ты у нас птица высокого полета, как отец твой покойный, храни Господь его душу, — мужчина перекрестился.
— Тут случай особый, — коротко ответил Джон, кладя на стол потрепанную, кожаную папку.
«Давай, — он кивнул на бутылку, — выпьем, и принеси мне еще свечей, ну, и чернильницу с пером — я поработаю».
Кабатчик открыл бутылку, и, разливая вино в грубые, оловянные стаканы, осторожно сказал:
«Ты уж прости меня, мальчик, сам знаешь, я с твоим отцом, — он показал сцепленные пальцы, — вот так был, не разлей вода. Так старый Джон тоже, — мужчина вздохнул, — бывало, ночами тут сидел. А потом, как на матери твоей женился — так как отрезало, — приедет, поговорим мы с ним, и он торопится — мол, к ужину не след опаздывать, жена ждет. И тебе так же надо».
Джон вскинул прозрачные, холодные глаза, и, ничего не ответив — осушил свой стакан.
В предрассветном, густом тумане были слышны осторожные шаги по мостовой.
— Мистер, — робко сказал мальчишка, — вы только меня не выдавайте. Хозяин мой, ну, Черный Джек, сказал, что, мол, он мне и уши и нос отрежет, если что-то наружу выйдет.
— А что за человек-то к твоему хозяину приходил? — устало спросил Джон, засунув руки в тонких, кожаных перчатках в карманы бриджей. Он взглянул вверх — над кронами деревьев кружились, каркая, вороны. Один из них — большой, красивый, — вырвался из стаи, и, нырнув в туман, хрипло что-то закричал. Джон поежился и подумал: «Все это ерунда. Я должен, это моя честь, честь моей семьи. Отец бы сделал то же самое».