Вельяминовы. За горизонт. Книга 4
Шрифт:
– Голос точно был женским. Она говорила с прелатом на латыни, но заученными фразами… – все указывало на то, что кузина, как Саша думал о М, действительно в Москве. Священника отпустили.
– Пока не стоит его арестовывать, – распорядился Шелепин, – мы установим пристальное наблюдение за костелом. Хотя, если мы сегодня ночью перехватим гостей столицы, то и наблюдение не понадобится… – товарищ Рабе аккуратно расправлялся с куском московской коврижки:
– Отличный кофе, – одобрительно сказал он, – в буфете на улице Кирова
– Товарищ Рабе… – немец отозвался:
– Просто Генрих. Мы оба комсомольцы, товарищ Матвеев, будущие коллеги. Уверяю вас, что не все немцы церемонны… – Саша попросил:
– Тогда и вы называйте меня Александром. Генрих, вы слышали о ваших однофамильцах, графах фон Рабе… – немец тоже закурил:
– Разумеется. Я даже навещал их виллу, – улыбка у него была лукавая, красивая, – где мы с тетушкой разбили грядки картошки и капусты. Рядом с Ландвер-каналом земли было мало, а у фон Рабе имелись целые угодья. На бывших владениях аристократов поместилась сотня огородов… – товарищ Генрих добавил:
– Я слышал, что вся их семья погибла. Они были приспешниками Гитлера, отъявленными нацистами… – Саша отпил кофе:
– Я по глазам его вижу, что он говорит правду. Рабе распространенная фамилия, как, например, Матвеев… – он даже улыбнулся:
– Ладно, парень созрел для самостоятельной работы. Пусть идет с нашим комсомольским патрулем в ресторан на Канаве… – в шифровке упоминалась только вода. Посольство стояло на искусственном острове, между Москвой-рекой и Водоотводным каналом. Избегая риска, на совещании решили перекрыть все Замоскворечье:
– Особенно набережные и места выхода канализационных труб, но вряд ли они полезут в посольство с Москвы-реки, в полном виду Кремля. Они скорее выберут обходной путь через Канаву… – Саша потушил сигарету:
– Генрих, пришло время вашего первого задания. Оно очень ответственное, слушайте меня внимательно… – товарищ Рабе подтянулся: «Есть».
– А снег идет, а снег идет… – пианист ловко перешел из проигрыша в быстрый темп. Ударник отстучал по барабану такт. Солист с гитарой взвыл на ломаном английском языке:
– Соу, май дарлинг, плиз, саррендер…
Каблуки девушек гремели по деревянным половицам эстрады. Над столиками плавал папиросный дым. Накрахмаленные скатерти испачкали винные пятна и серый пепел. В большие окна поплавка бил мокрый снег. На Канаве завывал злой, ночной ветер. Время подходило к одиннадцати. Ковыляя по обледеневшему трапу, перекинутому на дебаркадер, парочки вываливались на набережную, к зеленым огонькам такси, выстроившимся у ресторана.
За угловым столиком, рядом с полупустой бутылкой шампанского и оранжевыми шкурками мандаринов, в хрустальной вазе возвышался букет кремовых роз. Официант мимоходом смахнул со скатерти очистки:
– Больше ничего они не заказали, еще только кофе с пирожными. Понятно, что они сюда не ужинать пришли…
Рыжеватый высокий парень, в отчаянно модном костюме, c узкими брюками и остроносыми ботинками, вертел по эстраде подружку. Девушка носила короткое, облегающее платье, черные волосы она взбила в пышную башню. Сильно подведенные глаза напомнили официанту кошку:
– Танцуют ребята хорошо, – хмыкнул он, – одно слово, стиляги…
На противоположной стороне зала собрались совсем не стиляги. На поплавок не пускали без галстуков, но крепкие парни, сидевшие за ухой с пирожками и шницелями, сняли их, едва оказавшись в ресторане:
– Они не работяги, – понял официант, – и не командировочные, те много пьют… – шестеро парней заказали всего одну бутылку водки:
– Им лет по тридцать, – оценил официант, – только один гость младше… – невысокий приятный паренек выглядел подростком. В случае сомнения у гостей полагалось спрашивать документы, но администрация ресторана давно махнула на это рукой. Паренек не притрагивался к водке, ограничиваясь ситро:
– Он курит, но реже чем другие, – официант задумался, – наверное, чей-то младший брат…
Парни воздерживались не только от выпивки, но и от танцев. Официант понимал, что за компания собралась за столиком:
– Обсчитывать их не стоит, – решил он, – не надо нарываться на недовольство… – он собирался нажиться на стиляге, но ничего не получилось. Парень велел не приносить счет за стол:
– Я здесь с дамой… – со значением сказал он, – не хотелось бы, чтобы моя спутница думала об… – он повел рукой, – обыденных вещах… – официант видел аристократов, вернее, актеров, играющих их, только в кино:
– Наверное, он тоже актер, – решил служебный персонал за перекуром в подсобке, – лицо у него знакомое…
На бумаге поплавок закрывался в полночь. После одиннадцати вечера никто не ожидал появления дружинников или милиционеров. Директор разрешал ребятам из ансамбля играть западные песни. Мелодии ловили, пробиваясь через заглушку, брали с немногих выменянных у интуристов пластинок. Слова переписывали, полагаясь на слух.
Павел поморщился:
– Парень несет редкостную отсебятину. Припев он запомнил, дарлинг и саррендер, а остальное народное творчество. Похоже на английский язык и ладно… – прижав Дануту к себе, он шепнул:
– Бедный Элвис. Авторских отчислений из СССР он не получает, песни его здесь кромсают, как хотят… – она потерлась щекой о его щеку:
– Уверяю тебя, что Элвис не испытывает недостатка в деньгах… – в сумочке Дануты лежали чистые трусики и зубная щетка:
– Света уехала на выходные, – облегченно подумала она, – иначе бы не получилось остаться на ночь с Павлом. Она бы не преминула сообщить, что я не пришла домой… – Данута не сомневалась, что соседка по квартире следит за ее поведением: