Венецианская блудница
Шрифт:
– Выйдите, – угрюмо попросила она – и отпрянула от его яростного шепота:
– Одевайтесь, если хотите жить! Ну! А меня не бойтесь! Мне вы не нужны!
Александра вспомнила жуткую сцену, которую ей привелось наблюдать в австрийском постоялом дворе, – и, забыв о стыдливости, помня только свой страх, принялась натягивать белье, рубашку, юбку, чулки и туфли, черный zendaletto на голову – и все это под немигающим взглядом Чезаре.
Да, он смотрел на нее, не отводя глаз, но едва ли видел: взор его был устремлен в какие-то недоступные Александре дали. Однако, верно, Чезаре разглядел там нечто печальное, тягостное, потому что мрачны были его глаза и голос безжизнен, когда он наконец взглянул ей в лицо и произнес:
– Я обязан вам жизнью. Мой господин тоже обязан вам жизнью. Поэтому я не убью вас за вашу ложь и предательство и ему не дам взять грех на душу. Не знаю и не желаю знать, известно ли вам что-нибудь о бумагах семьи Байярдо. Пусть это останется между вами и вашей совестью. Если жив Бартоломео Фессалоне, мы будем искать его и старого Маттео. Они-то все знают наверняка, с ними все ясно, все честно: они враги. Враги, которых все-таки отыщет смерть! А вы… – Он помолчал, вглядываясь в лицо Александры: бледное, как воск, оно казалось еще бледнее под черным кружевом. – А вы сейчас уйдете отсюда, чтобы спасти свою жизнь. Вот деньги. – Он сунул в руку Александре кошель. – Здесь много денег, здесь золото! Вы можете вернуться в Россию и снова выдавать себя за княжну Казаринофф. Вы можете отыскать Бартоломео Фессалоне и предупредить, что на него снова началась охота. Мне все равно, что вы станете делать. Вы умерли для меня!
С этими словами он схватил Александру за руку и повлек за собой. Она была так ошеломлена, что ничего не могла сказать, даже осмыслить ничего не могла: просто бессильно влачилась вслед за Чезаре по темным коридорам и залам, пока он не выволок ее на мраморную террасу. И здесь оттолкнул так резко, что Александра не удержалась и упала на камни. Вдруг пронзило воспоминание: когда она первый раз (три, четыре дня назад? Да нет, жизнь прошла с тех пор!) взошла на эти ступени, ей показалось, будто она слышит биение нетерпеливого сердца, – и она сама задрожала тогда в такт его страстным ударам.
Теперь все вдруг закончилось. Теперь Александра дрожала только от холода и страха. Дворец же безмолствовал. И резные, высокие двери были накрепко заперты для нее.
22
Свобода силком
Александра вышла к морю. Темное, почти черное, оно качалось и плескалось о набережную. Вверху, в темноте, уже рассеянной дымкою рассвета, роились мелкие серебряные точки. Звезды гасли одна за другой, но Александра все же начала следить за их узорами и нашла Большую Медведицу за собором, совсем близко к горизонту.
Клонило в сон. Почудилось, если она сейчас уснет, то будет спать под шепот моря десять, двадцать лет… но проснется наконец, как в сказке, вновь юной, прекрасной, все на той же набережной, под той же колонной, у того же вечно тихого, словно бы сонного моря… Но даст ли этот сон покой и отдохновение сердцу, которое болело так, что Александра иногда невольно зажимала его руками и тихонько стонала?
Эта боль лишала ее ясности мысли, и Александре понадобилось какое-то время, чтобы вспомнить, как она оказалась здесь, у кромки Большого канала. Была какая-то гондола, вдруг явившаяся из тьмы… да, баркайоло спросил, не довезти ли ее куда-то, и Александра с трудом подняла свое тело, одеревеневшее от сидения на белых ступенях дворца, двери которого были закрыты перед ней.
Юноша подал ей руку, помог спуститься в гондолу, игриво сжал пальцы, но Александра отпрянула от него так, что едва не вывалилась за борт. Юноша обиженно поджал губы. Конечно, он принял ее за ночную искательницу приключений и не видел, почему бы ей не развлечь его, как она только что развлекала другого. Но Александре он – молодой, сильный, красивый – был отвратителен, потому что его образ приняла свобода… свобода, навязанная ей силком, свобода, которую она не хотела, которая была горше яда, хуже смерти!
– Оставь меня в покое, я тебе хорошо заплачу, – взмолилась она, вдруг вспомнив увесистый кошель, полученный от Чезаре, и гондольер, пожав плечами, отпрянул, перешел к своему веслу.
– Куда везти? – спросил он только. – К морю?
– К морю, – тупо кивнула Александра: не все ли ей было равно, куда! Потом на нее нашло некое помрачение, она как бы спала наяву, и очнулась только, когда мерный и плавный ход гондолы прекратился. Она сунула юноше наугад монету – но, очевидно, это оказались большие деньги, потому что он тихонько присвистнул сквозь зубы, и Александра, бредущая по набережной, еще долго чувствовала затылком его оценивающий взгляд. Может быть, он размышлял, что она должна была проделать в постели мужчины, чтобы заработать такие деньги. В самом деле, что?..
Укол в сердце был так мучителен, что Александра тихонько вскрикнула – и сделала вид, что подвернула ногу. Ей стало немного легче, когда гондола наконец отплыла…
Опять у нее в памяти сделался провал, она и не заметила, как тьма растворилась в небесах, они посветлели в ожидании выхода солнца, посветлели и лагуны. Теперь они казались совсем перламутровыми: как на перламутре, на них играли розовые, зеленые, голубые, фиолетовые оттенки, и одни переходили в другие…
И внезапно Александру словно ударило по глазам! Огненная полоса протянулась по всему морю от пламенного, багрового шара, который остановился на краю далекого небосклона, и чем ярче рдел этот шар, чем сильнее наливался золотом, тем яснее синели небеса.
Александра прижмурила слезящиеся глаза, оглянулась. Город, словно бы весь изваянный из бело-розового коралла, с бесчисленными башнями, куполами, палаццо, несчетно блистал под солнцем яркими красками.
«Если бы я не ждала, а там, с террасы, бросилась в воду и утопилась, все так же сверкало и сияло бы», – вдруг подумала Александра, и эта мысль даровала ей какое-то странное успокоение. Она почувствовала себя призраком в мире живых. Никому не было до нее дела – и ей тоже. Никого не заботило, куда она идет, о чем думает. И ей тоже не было дела до всех этих людей, вдруг во множестве заполнивших улицы.
Широкое небо раскинулось над городом; кругом бездна света, воздуха; голубые каналы струили свои мелкие волны…
Виден был Лидо. К его берегу несколько дней назад причалила барка, доставившая Александру в Венецию. Кто-то говорил, что там всегда можно купить место на судне и отплыть хоть на край света. Ну что же, придется. Домой, домой… Но смешно уехать из этого волшебного города, так и не повидав его, вдруг решила Александра – и удивилась этой мысли. Ну что же, у нее еще будет время забиться в уголки памяти и стенать, лелея свою темную боль, которую она не откроет никому на свете. Разве что Лючия поймет, если им суждено когда-нибудь встретиться… Пусть же эти воспоминания окажутся окрашенными и светом, и перламутровым блеском – не только отблеском свечей, не только сиянием любимых глаз…