Венецианская блудница

Арсеньева Елена

Она снова прижала руки к сердцу – и заставила себя сделать шаг. И еще шаг, и еще.

***

В полдень на torre del Orologio [46] бронзовые люди пробили в колокола. Этот звон разлетелся по всему городу и застал Александру на Эрберии. Это одно из мест на набережной Большого канала, рынок овощей, фруктов и цветов. Бесчисленные лодки слетались сюда рано утром с островов, и теперь все вокруг благоухало морем, сверкало влажными красками подводной жизни. Но Александре вдруг сделалось жутко глядеть на это буйство красок – особенно после того, как осьминог развернул перед нею свои розоватые бородавчатые кольца, – и она, купив на краю базара

традиционных хлеба, да сыру, да померанцев – нехитрой, но надежной еды, – наскоро поела, присев на ступеньки набережной, как ели здесь все, вновь чувствуя облегчение от того, что ее никто не знает и ничего от нее не хочет.

46

Башня часов (ит .).

А Венеция, подумала она, оказалась не так уж велика. Какие-то лица ей уже примелькались. Вон тех двух монахов маленького роста, одного толстого, другого тощего, она уже явно где-то видела. И высокого человека, тоже в черном, но – не монаха – бродячего врача, предлагающего направо и налево орвиетан [47] и разные другие разности… И мальчишку этого видела Александра: давеча он стащил у торговки лепешку, потом – померанец и теперь преспокойно подкреплялся добычею, сидя на ступеньках неподалеку от Александры и с любопытством на нее поглядывая еще детскими, но уже томными глазами на красивом чумазом лице.

47

Якобы средство от всех болезней, составленное итальянским шарлатаном Ферролето из Орвието и весьма популярное в XVII в. в Италии и Франции.

Впрочем, все люди вокруг были красивы: смуглые мужчины, яркие женщины. Однако Александра не любовалась ими, а смотрела тоскливо: красота мужчин была слащава, однообразна, без признаков мысли, какая-то очень уж плотская. Венецианки чудились ей похожими на чахлые и бледные цветки, выросшие на слишком сырой почве. Это впечатление усилилось, когда она увидела, как две излишне ярко одетые дамы, возможно, куртизанки, сидели на балконе и сушили волосы, только что выкрашенные в золотой цвет. Александра усмехнулась: вот точно так цветы из болотистой низины тянутся к солнцу. Венеция была ведь сплошная вода; ее воздух, бледный и влажный, сливался воедино с бледно-голубым морем. Эта влажная мягкость воздуха, насыщенного вечным испарением, скрадывала все резкие очертания, смазывала яркие краски и обливала все призрачным светом. Нежность природы действовала необыкновенно успокоительно: кажется, что в мире в самом деле нет ничего тяжелого, резкого и грубого, все дышит и живет так же легко и свободно, покоясь в ясном покое. Все было – лень, праздность, нега…

Александра безотчетно прижала руку к сердцу и вздохнула. Нет, ее боль не разнежилась, не успокоилась! Она огляделась – вокруг те же лица. Молодая дама в домино, но с открытым лицом, протянула руку гадалке, слушая ее привычную лесть. Александре тоже захотелось погадать. Но… на кого? на что? На Лоренцо, чтобы услышать: он никогда не пойдет ее искать? Он не захочет ее вернуть, особенно если Чезаре сумеет убедить его, что Лючия Фессалоне знать не знала о бумагах Байярдо. А тогда зачем она ему?

«Ни одну женщину я не хотел так сильно…» – вдруг всплыл в памяти колдовской шепот, и Александра так сильно мотнула головой, отгоняя наваждение, что едва не свалилась со ступенек. Боль, утихшая было, снова встрепенулась и резала как ножом.

Нет, надо идти. Безразлично, куда – лишь бы идти, при ходьбе легче. Может быть, улыбка спокойных вод и прозрачное небо снова дадут ей сил. Она простится с Венецией нынче же к вечеру. А пока – еще немного походить по набережным, встречая те же лица и безнадежно надеясь, что меж ними мелькнет наконец…

Александра поднялась,

кусая губы, чтобы удержать слезы. Пошла слепо, ничего не видя, и уткнулась в толпу, которая посмеивалась и болтала, слушая чей-то визгливый голос. Александра ткнулась туда-сюда, но толпа разрасталась мгновенно. Пришлось тоже слушать – и смотреть. И она тотчас поняла, почему со всех углов набережной повалил народ. Было на что поглядеть!

В середине круга стояла тележка. В тележку запряжен был молодой, задорный парень, лицо которого оказалось выкрашено в черный цвет. Александра передернула плечами: к «неграм» у нее теперь было отношение особое! Парень был одет в красную куртку, зеленые штаны и желтую шапку. На плече у него сидела мартышка (Александра уже видела обезьянку в Санкт-Петербурге в одном богатом доме, но все же не смогла сдержать отвращения и быстро перекрестилась). Мартышка, от нечего делать, проводила тщательные поиски в буйных кудрях «негра».

Позади тележки стоял господин в белой, высокой шапке мага, похожей на длинный остроконечный кулек. На плечи его был накинут черный плащ, широкими складками спадающий вниз. На плаще все с трепетом видели изображение черепа и сложенных крест-накрест костей. Длинная седая борода была явно приклеена, потому что совсем не вязалась с молодым лицом с плутоватыми глазами.

Маг громко провозглашал что-то на непонятном языке, зачаровывая народ сумятицей звуков, а потом «перевел» свою речь. Оказалось, что так говорят волшебные попугаи, живущие на острове Адаманто-папирусе. Маг был в плену у волшебных попугаев двадцать лет и узнал от них множество секретов, служащих на пользу человечеству.

Он сорвал полотно со своей тележки: там оказались чучела змей; кости допотопных животных, которые до сих пор живут на острове волшебных попугаев; волос «каменного человека» (зрители пришли в ужас): кто его проглотит, тот в один год станет сильнее всех. А вот кусочек ногтя «огненной женщины». Вот средство увидеть во сне что хочешь…

Все эти и другие снадобья были удивительно доступны: не было ничего дороже одного сольди.

Вокруг толпилось много молодежи, и наконец настал черед любовных снадобий. Скажем, если синьорину оставил любовник… «Бывают же такие злые люди?« – вопросил маг, и несколько девушек робко кивнули в ответ. Александра едва к ним не присоединилась. Итак, любовник бросил девушку, но спасение есть: следует только сжечь в огне вот этот корешок, называя имя изменника, и он сам прибежит к девушке и будет валяться у ее ног! И корешок-то стоит всего пять сантимов… Несколько девушек робко выдвинулись из толпы и, краснея, протянули магу сольди. Корешки поступили в их распоряжение с пророчеством, что не пройдет и месяца, как «он» перед алтарем назовет «ее» своей.

Александра задумчиво нахмурилась. Денег у нее хватит, чтобы купить не только все корешки, оставшиеся в сумке мага, но и его самого в придачу. Пусть с утра до ночи ворожит-привораживает Лоренцо: и в плоть, и в хоть, и во все жилочки и поджилочки, и во все суставчики и подсуставчики… в кровь горячую, в сердце жаркое… Да нет, где ему! Вот Ульяна, сестра князя Андрея, умела лихо ворожить, даром что молодая. Когда же ее спрашивали, отчего сама оказалась несчастной в любви, Ульяна отвечала, что судьба мстит тем, кто ее пытает, и потому все ворожеи всегда несчастливы.

Мысли Александры унеслись далеко-далеко! Там, где она оказалась вдруг, яркое солнце светило с голубых небес над зеленым изгибом холмов. Стайками собирались березовые рощи. Жаворонок пел-заливался над серыми крестами старого кладбища, и голос его дрожал вместе с теплым, душистым воздухом весны. Вода, еще серая и мутная после недавно сошедшего льда, подмывала глинистые берега, украшенные ярко-желтой купальницей, и едва проснувшаяся лягушка – красивая, блестящая, изумрудно-зеленая – сидела на кромке травы, задумчиво тараща свои огромные глазищи на беззаботного мотылька, который трепетал белыми, шелковыми крылышками над желтым цветком…