Венгерская вода
Шрифт:
Привалы мы делали часто. Старый ханский слуга быстро уставал в седле и явно не спешил проявлять чрезмерное усердие к службе. Ехали больше шагом. После полудня непременно разводили костер, варили в котле похлебку из проса, куда добавляли вяленого мяса.
В первый же день Злат, размяв ноги после долгого сидения в седле и усевшись на толстый войлочный коврик, поманил к себе Мисаила:
– Покажешь мне свой перстень? – И засмеялся, увидев настороженность в его глазах: – Вы что же, думаете, наиб Хаджи-Черкеса не описал в мельчайших подробностях всю эту историю, когда докладывал самому хану? Да и приятель мой Касриэль поведал обо всех новостях. Только перстень твой теперь все запутал. Ясно же было, что если кто причастен к исчезновению купца, то он непременно обеспокоится вашим приездом. Теперь непонятно, вы Алибека привлекли или перстень. Пока что вами заинтересовался только Джанибек.
Злат долго любовался перстнем, поднимая его вверх и глядя, как сквозь камень проходят солнечные лучи.
– Дорогая вещь, – сказал он задумчиво, – царская. Простому человеку она скорее принесет несчастье. Узнал что вчера, пока подслушивал? – неожиданно спросил он без всякого перехода. – Смотрю, ночь теплая, а наш франк ближе к костру улегся. Да и вино пить перестал.
– Увидел, как в вино что-то добавляют, вот и перестал, – не стал увиливать Мисаил. – Я в стороне сидел, в темноте. Мне было видно то, чего не видели те, кто положился возле костра.
– Молодец, – не моргнул глазом доезжачий, – только в зелье том, что вчера добавляли, ничего плохого нет. Просто оно пьянит сильнее. Так и называется «дух вина». Язык я хотел развязать этому ромею.
– Чтобы выведать, что он знает про мазь императрицы Зои?
– А что? Вещь хорошая, – ухмыльнулся Злат. В глазах его заиграл хитрый огонек. – Какая-нибудь стареющая карга душу отдаст за снадобье, которое может сохранить былую красоту. Как думаешь, а если мне самому омолодиться, тоже буду парень хоть куда? Побегаю на старости лет за красными девками?
Просмеявшись, он заговорил совсем другим голосом:
– Про эту мазь этот самый купец Омар выспрашивал, перед тем как пропасть. В Мохши. Я ведь там со многими переговорил, с кем он дело имел. Да и не я один. В Тане купец таких разговоров не вел. Собирался ехать в Мохши за бобровой струей и мускусом.
– У его деда в Каире целый сундук рецептов этой мази! – не выдержал я. – Он еще один хотел прикупить?
– Омар рецептами никогда не интересовался, – добавил Мисаил, – уж я-то знаю.
– Мохши не всегда был захолустьем. – У Злата вообще, видимо, имелась привычка неожиданно перескакивать в разговоре с одного на другое. – Было время, когда именно там обретался хан Узбек со своим двором. Давно уже. Лет сорок тому. Он после того, как к власти пришел, заговоров боялся. Вот и забился в северные леса, как медведь в берлогу. Так и просидел там десять лет. Мохши тогда расстроился. Мечети, дворец, богатых дворов знать понастроила. Опять же купцы, ремесленные люди. Послы чужеземные. Одного из них я как-то сопровождал по крымской дороге. Как раз вот этими местами и ехали. Так он все спрашивал: «А чего это хан в такую глушь забрался?» Тоже, как ты, на чащу все озирался. Видно, леса никогда не видел.
Псарь дружески засмеялся и хлопнул меня по плечу. Глазастый, все приметил.
– Ну и что ты ему ответил? – спросил я из вежливости.
– Что велели, то и ответил. Дескать, очень любит хан лесную охоту. На медведей там, на оленей. Неудобную истину послам знать не положено. Иначе лазутчики без хлеба останутся. Так вот, была тогда у хана Узбека жена. Баялунь звали. Некогда еще за его отцом замужем была. Тот молодым сгиб, а она потом долго по гаремам моталась. К пасынку своему попала уже от тогдашнего хана Тохты. Да не просто попала, во многом благодаря ей он сам и ханом стал. Долгая история. Темная и кровавая. Больше сорока лет прошло. После того, как Узбек ханом стал, он на этой Баялуни женился. Потом, когда ислам принимал, ушлые люди под нее подкопаться хотели. Дескать, незаконно мусульманину жениться на мачехе. – Злат даже хохотнул для выразительности деревянным смехом. – Только она такую тухлую рыбу вязанками ела. Хоть с головы, хоть с хвоста. Мигом собрала улемов, которые в один голос объявили, что коли отец Узбека был немусульманином, то брак его считается недействительным. Значит, никакая ему Баялунь была не жена. Под конец жизни уже пробежала между ней и ханом черная кошка. Стали ссориться. И то сказать, трудно мужика удержать без постели. А годы свое берут. Тогда слухи ходили, что водилась она с колдунами, которые приворотные зелья варят. Ну и всякие алхимики и аптекари, что вечной молодостью занимаются, тоже в Мохши потянулись. Одного я сам знавал. Он в Сарае жил на Черной улице.
Злат снова прервал свое повествование, как обычно неожиданно и на самом интересном месте. Наверное, в его душе умер великий сказочник, обреченный судьбой быть искателем истины. Я уже знал, что он непременно вернется к этому повествованию, когда посчитает нужным. Это случилось уже вечером, на первой же ночевке.
Ехали мы медленно, поэтому несколько всадников из свиты доезжачего давно ускакали вперед и, выбрав место для ночлега, к нашему приезду уже поставили шатер и нажарили на углях мяса.
После долгого пути и обильной трапезы клонило в сон. Где-то во мраке кричали ночные птицы. Со всех сторон нас обступили звезды, к которым улетали мерцающие искры от нашего костра. В эту пору, когда пребываешь между светом и тьмой, а душа – между явью и сном, рождаются самые диковинные сказки. Страшные и манящие.
– С твоим отцом мне так и не довелось познакомиться, – рассказывал старый псарь Мисаилу, – он уплыл за море, прямо у меня из-под носа. Зато много довелось про него узнать. Был он, видать, счастливым человеком. Женщины его любили. Даже к нам, за тридевять земель, его услали из-за той красавицы, что тебе этот перстень подарила, а самому Санчо – драгоценный плащ. Знатный плащ. Второго такого в Сарае не было, даже у самого хана. Из-за него парня чуть не убили. Да, видно, любила его та, кто плащ дарила. Он же его и спас. Так приключилось, что убить Санчо собрались сразу двое. Вот их этот плащ и попутал. Один нарядился в него, а второй и обознался. А сам Санчо в чем мать родила ноги унес. И смех и грех.
– Отец рассказывал, – кивнул Мисаил.
– Потом отец твоей матери долго ее след искал за морем. Был он большим человеком, начальником ханской охоты. Вторым человеком после беклярибека. Это потом уже вторым человеком стал визирь. А тогда войско и было государством. Не зря оттуда и имя повелось – Орда.
– Он приезжал к нам в Египет.
– Знаю. Старый он уже был, Урук-Тимур. Когда уезжал, звал меня попрощаться. Одарил щедро как никогда. Видно, чуял, что не вернется. Он ведь твою мать искал много лет. Помогал ему в этом тот самый Касриэль, что с вами в Тане познакомился. Тогда он еще в Сарае жил. До чумы это был не тот город, что сейчас. Да и сам Касриэль был богаче. Через своих партнеров на Кипре добрался до того самого дома Барди, где служил этот Санчо, только тот уже получил полный расчет. Отыскали его лишь через несколько лет в Александрии. Вот тогда и попросился старый эмир в посольство. Дальше ты знаешь. Дядя твой Мохаммед-ходжа после возвращения перебрался в Хорезм, а там и смута приключилась. Узбек умер. Его сыновья промеж собой за власть сцепились. За Тинибека встали хорезмские, за Джанибека – крымские. Раньше хорезмские всегда верх брали. Только на сей раз у крымских мошна толще оказалась. Да еще и булгарские на их сторону встали. Прежде они с хорезмскими всегда заодно были, торговали-то по большей части с ними. А тут торговля вдруг стала захиревать. Караваны степью шли маленькие да небогатые. Это уже потом стало известно, что причиной тому чума. Она по восточным странам раньше нашего пошла, оттуда и к нам докатилась. После гибели Тинибека Джанибек в Хорезм послал верных людей. Из
Крыма. Тем более, что сам Улуг-Тимур был родом из тех краев. Как оказалось, на смерть. Вскоре туда добралась чума. Не дано человеку знать своей судьбы. Никогда не ведаешь, где найдешь, где потеряешь.
Доезжачий взял свой посох, который всегда носил с собой, хоть почти на него не опирался, и поворошил угли в костре.
– Кутлу-Буга не твой родной дядя. Он сын младшего брата Улуг-Тимура. После его смерти жена перешла к старшему брату. По монгольскому обычаю, он и стал считаться отцом ее детей. Сейчас он у Джанибека в большой чести. Наместник правого крыла. Был даже беклярибеком, да способностей больших не проявил. А теперь война большая намечается с Персией, там умение нужно. Заменили.