Венок Альянса
Шрифт:
– Вообще-то, хорошо бы мне самой наловчиться это делать, раз уж я осталась тут в помощь Далве, тем более что скоро может понадобиться много таких…
– После того, как мы победим - а мы победим - в их распоряжении будут все госпитали столицы и ближайших городов. Какие уцелели, конечно. Правда, с нехваткой врачей явно предстоит столкнуться…
Стефания думала о том, что в бреммейрской жизни вообще много странного, например - такие высокие стойки для капельниц, при том, что они сами метр с небольшим, надо у Далвы спросить, наверное, у них давление другое какое-то, или что, и о том, что с Виктором всё сложно и только сложно, наверное, и может быть,
– Может быть, в таком случае собрать ещё несколько заранее?
Женщина вздохнула, покосившись на сложенные телескопы стоек в углу. Может быть, может быть… Какая-то из них может потом понадобиться самому Виктору. Хотя это, разумеется, Далве виднее. Она что-то говорила такое, что кроме литической смеси из бреммейрских препаратов мало что подходит землянам, если только в критической ситуации или кратковременно…
– Эта просто новая. Вроде бы. Те, что уже собирались и разбирались, более разработанные.
– Если б это и нангим-ныог касалось…
– Ну, к счастью, тебе ведь не приходилось собирать их с нуля?
– Хоть от этого бог миловал.
Стефания подумала о том, что Виктор меньше всего, из этого отряда, имел времени и возможностей для тренировок на этой машине, и никакого оптимизма это внушать не может… Впрочем, Виргиния тоже до «Золотого Дара» не управляла кораблём.
– Самое сложное в нангим-ныог - поместиться в кабине. С этой задачей я справился.
– Теперь главное из этой кабины завтра выбраться целым. На курсах оказания первой помощи у меня, конечно, были неплохие результаты, но уколы я ставлю отвратительно.
Кстати, как не сказать, было вспомнить про Виргинию… Про то, например, как под Акшемтешем она послала в лобовую атаку недавно сдавшийся в плен отряд - они погибли почти все, зато вынудили противника рассредоточить силы. Их нельзя было, разумеется, считать какими-то ягнятами на убой, и Виктора, наверное, нельзя, но всё же - многим ли лучше это, чем быть связанным пленником, перетаскиваемым туда-сюда? Ты в любом случае больше не определяешь свою судьбу. Ты можешь сказать себе, что лучше сражаться, чем им всем здесь погибнуть, победы Бул-Булы он мог бы желать ещё менее, или надеяться погибнуть, чтобы просто прекратилось всё это…
– Я никогда тебя не спрашивала… Мне и сейчас не очень-то хочется. Но на войне иногда убивают. Возможно, потом я буду жалеть, что уже не спросить. То устройство… что оно должно было сделать? Как оно должно было изменить этих людей?
Виктор сжимал и разжимал пальцы, которые свело судорогой от напряжения во время распрямления очередной крестовины.
– Тут кто-то изящно выразился, что, мол, знак, который она носит на волосах, некоторые носят в сердце… Они правы и не правы. Знаете ли вы что-то о судьбе всех этих тысяч нагрудных значков? Уверен, однажды кто-нибудь напишет об этом книгу. Когда стало известно, что Бюро намерено отказаться от внешней атрибутики - то есть, известно об этом стало сразу, как от сегрегационного, рабского элемента - точнее, когда в это окончательно поверили… Легко, думаю, представить, как на это реагировали.
– Мне - сложно. То есть, я не задумывалась об этом… и тогда тоже, наверное, не задумалась бы. То есть, что от этого изменилось бы?
– И такое мнение тоже имело место быть. Разумеется, многие испытали чувство счастья, освобождения - когда уничтожали свои значки, сдавали их на переплавку… Не стоит их прямо осуждать за это. Были
– А ты?
– А что я? По специфике своей работы, я не так часто его носил, и какой-то прочной эмоциональной связи у меня с ним не установилось. Лежит дома… Я это к чему - многие склонны подозревать в участии в неких радикальных, основанных на ностальгии по Корпусу, организациях тех, кто продолжает носить значки, кто тепло или хотя бы нейтрально отзывается о корпусовском прошлом. Ну, наивных людей много… И дело даже не в том, что не так уж разумно члену такой организации афишировать, привлекать внимание. Правда ещё в том, что вопрос, о каких корпусовских идеалах говорить…
– Слышала выражение, что «корпусовские идеалы» - это вообще оксюморон.
– Ну, не стоит всё же так… Понятно, что некая… двойственность, и огромное количество вскрывшейся грязи политической шокировало многих даже больше, чем все эти подробности с лагерями, пытками и прочими ущемлениями прав и свобод. Хотя не совсем понимаю, почему. Самоотверженное и доблестное служение нормальскому обществу просто не могло не иметь оборотной, невидной стороны. Уничтожение системы просто раскололо эти две стороны… Просто ностальгирующие тосковали о Корпусе как об оплоте порядка и безопасности, и видеть в этом кружке по интересам что-то угрожающее может только конченый идиот. Иное дело те, кому ближе оборотная сторона. После всех издевательств - создания системы, натурально и очень жёстко меняющей сознание, не забываем всё же, кем, во имя чьих интересов она была создана - а потом, с лицемерным ужасом, её уничтожение - было логично, в некотором роде, пойти вразнос?
– Логично… хотя не вполне. Меня всегда удивляла вековая вражда. Может, это психология детдомовского ребёнка, но как можно предъявлять счета за то, что произошло сто лет назад?
– Это если верить, что за эти сто лет действительно многое изменилось.
– Да, верно… Пожалуй, я много буду думать об этом. Потому что сейчас для меня, с моей колокольни, вы выглядите такими же детьми, как ностальгирующие по «доброму» Корпусу. Мечты о мировой власти… вон, мы с одним таким примером пятый месяц сражаемся.
– И это интересная ирония, правда, что через несколько часов я выхожу в бой против него? Да, я и не спорю, это выглядело во многом глупо. Это порождение отчаянья… Любой радикализм, наверное, порождение отчаянья. Мы делали то, что нас приучили считать правильным, мы старались делать это хорошо, мы жизнь этому отдавали. Все были довольны. Ну, понятно, не все - нелегалы не были… Отдельные правозащитники и сочувствующие из нормалов не были. А в целом-то мир хорошо спал, зная, что за его спокойствие все, кто надо, заплатят, сколько надо. А потом где тонко, всё же рвануло… И надо же, это же уважаемое и довольное общество ужаснулось тому монстру, которого оно создало. На самом деле, конечно, ужаснулось силе этого монстра и пониманию, что он скоро начнёт откусывать головы не собственным детям, а хозяевам… Уничтожением организации, концентрированности, порядка они хотели предотвратить очень нехорошие перспективы для себя. Ну, так почему кому-то было не решить стать именно тем, чего они боялись? Что такого уж неестественного во власти телепатов над нормалами?