Верь только мне
Шрифт:
—Доброе утро! Такси подано, — улыбается мне. —Удалось поспать?
—Доброе, удалось, — вру.—Спасибо, что снова выручаешь!
—Ерунда! — он заводит машину, и мы вместе едем на работу по едва просыпающемуся городу. —Мне приятно.
Мы неловко молчим, а затем Роман выдает.
—Виолетта, знаешь что меня печалит во всей этой ситуации?
Опять «эта ситуация». Из меня уже всю душу вытрясли обсуждениями «этой ситуации».
—Что ты очевидно выгораживаешь Вильгельма Фишера, — неожиданно выдает Роман, он выглядит обеспокоенным.
—Мы
—Что он приходил к тебе за оценками, да, я это помню, — перебивает меня. —С пожаром ситуация мне ясна — переложим вину на проводку, но что насчет машины? Не оценки ли так расстроили твоего студента?
Даже через броню успокоительного чувствую нарастающий внутри шторм. Это не его дело. Он, конечно, университетская ищейка по долгу службы, и с Фишером у него личные проблемы из-за отца. Но таков мой выбор. Прицепился клещом.
—У меня много студентов, которые не особо довольны предварительными рейтингами, Ром.
—Ясно, — произносит одними губами с нечитаемой интонацией. —Значит, выбираешь путь остальных коллег, которые его прикрывали? Вот поэтому безнаказанность и процветает! И такие опасные ублюдки продолжают себя комфортно чувствовать в стенах учебных заведений.
Все сжимается внутри.
Да, получается, что так!
Я прикрываю его выходки, как и в прошлом году прикрыли его выходку по отношению к Павлу Васильевичу. Только вот они делали это за деньги и подачки от его отца, а я еще и сама за это плачУ.
Горько ухмыляюсь.
—Он больше сломанный, чем опасный, —заключаю. —А в пожаре виновата только я, нечего было самодеятельность с мягкой мебелью в подсобке устраивать. Не стояло бы там ничего, кроме железных стеллажей, — гореть было бы нечему.
—И машину ты сама себе разбила…, — Рома продолжает давить на больное.
—Слушай, Ром, давай уже сменим тему, а то я подумаю, что ты влюбился в него безответной любовью, — говорю резче, чем планировала.
Вижу, как он поджимает губы и не моргая смотрит на дорогу. Да уж, прокатились до работы.
—Хорошо, ты права, — вдруг выдыхает он, проявляя самообладание. —Прости, что докучаю. Тебе и так досталось. Давай о приятном! Завтра ведь бал!
—Я не пойду! — отрезаю поспешно, чем он снова умудрится меня перебить. —Не в том я состоянии, чтобы развлекаться.
—Понимаю, Виолетта, но подумай о том, что нельзя вечно ходить в трауре из-за собственных ошибок, — интонационно особенно выделяет последние слова, и я чувствую заливающий щеки и уши стыд. —Нужно простить себя и дать себе развеяться. У тебя уже глаз не видно…
—Спасибо, Ром, уговорил так уговорил, — выдыхаю с нескрываемой, а у самой нутро скручивает.
Раскачивает. Вот что я чувствую, когда общаюсь с Романом. Качели. Разгон от слов заботы до завуалированных слов унижения — одна секунда. Становится не по себе.
—Да и потом, Ольга Владимировна уже подала списки, — продолжает прохладно, будто бы и не слышал моего упрека.
Да плевать на списки! На бал! На все плевать!
—Это
—Роман Павлович, спасибо за Вашу заботу, но я не пойду на бал, — смотрю на его профиль, он не поворачивает ко мне лица.
—Смотри сама, Виолетта Александровна. Твой выбор. Но я только о тебе забочусь, — говорит он вкрадчиво. —Ты не слышала, что говорят о тебе на кафедре, — режет меня без ножа.
—Что? — выдаю взволнованно.
—Слово «недобросовестная» — самое мягкое, что мне доводилось слышать…. Не забудь, что еще неделю назаз стоял вопрос о твоем увольнении.
В моем расшатанном состоянии к глазам быстро подступают жгучие слезы. Знали бы коллеги еще и про Вилли — вообще бы распяли. Мне стыдно, очень стыдно, что я не оправдала ответственный статус преподавателя.
—Я пытаюсь донести до тебя, что нельзя сейчас привлекать к себе внимания и отделяться. Случись что, — все подумают на тебя, — поворачивается, глядя мне в глаза.
О чем он вообще? Что еще должно случиться? Вглядываюсь в него. Так странно, он говорит мягко и спокойно, будто с ребенком беседует, но глаза остаются совершенно холодными.
—Так что подумай хорошенько, я всегда поддержу. Это реальный шанс пообщаться в праздничном настроении!
Я сижу и обтекаю, в голове в режиме замедленной съемки мелькают разочарованные лица коллег. С этим действительно нужно что-то делать, — хотя бы в этом Рома прав. Отношения с коллегами, которые и так не слишком задались с самого начала, нужно восстанавливать.
Меня то на собрания не звали, то забывали пригласить на мероприятия, то выговаривали за документацию и внешний вид…. Сейчас так подавно никто не проявляет ко мне сочувствия. Все только замолкают, когда я захожу на кафедру. Обсуждают.
Теперь и подсобки нет, чтобы спрятаться там ото всех. Если так и дальше пойдет, не знаю, сколько я выдержу этот полумолчаливый моббинг.
—Приехали, — Роман комментирует очевидное и как джентльмен выходит, чтобы открыть мне дверь.
Меня окатывает потоком осеннего холода. Влажность просто висит в утреннем воздухе, мгновенно въедаясь в кожу, проникая в самые кости. Несмотря на это, меня будто в жар бросает.
—Бррр, — морщится Роман, подавая мне руку, чтобы преодолеть устланную мелким камнем парковку. —Ну и холодрыга!
Хватаюсь за его руку, выхожу из машины, и мое сердце стопорится.
Вилли.
Стоит поодаль, опершись спиной о свою бэху. Он курит и разъедает взглядом нас с Романом. Встречаемся глазами: выжженная пустота — все, что я вижу. Та самая, как в первый день.
Молюсь, чтобы мне хватило сил провести сегодняшние пары, на которые он, судя по всему, приехал. Отвожу взгляд, инстинктивно отпускаю руку Романа. Пахнет жареным. Нужно уходить отсюда и побыстрее.