Вера, Надежда, Виктория
Шрифт:
– Нет, – отрезала Бабуля. – Справедливость вряд ли восторжествует. Но, по крайней мере, вы точно проиграете все.
– Так в чем же цимес? – не понял мой профессор.
Я, кстати, тоже не поняла.
– В том, что, если поднять много шума, вы проиграете окончательно и бесповоротно. А лузерам никто не будет мстить.
Я была восхищена Бабулей. Как она естественно и органично использовала термин «лузер»! Странно, но, по-моему, и Береславский благоволил к Вере Ивановне.
– Я думаю, что слова вашей мамы вряд ли разойдутся с делами, – деликатно сообщил он Надежде Владимировне. – А потому пусть дамы участвуют, в чем захотят.
Мамуля фыркнула, но сопротивляться не стала.
В итоге мы с Бабулей выбили себе поездку в славный город Приволжск, стоящий, как следует из его имени, на великой русской реке. Босс – так теперь я буду именовать Ефима Аркадьевича – проводит там рекогносцировку. А мы маскируем его и вообще на подхвате.
Напоследок мамуля спросила, не выдать ли нашему рыцарю еще немного денег – он, похоже, уже сильно ей в чем-то помог.
Рыцарь от денег не отказался.
А заключительный аккорд вечера выдала Бабуля.
Когда профессор, рассовав тугие пачки по карманам (бумажника у него, похоже, не водилось), уже собирался нас покинуть, Вера Ивановна его остановила.
– Голубчик, нельзя быть таким сопливым, – ласково сказала она.
Береславский оторопел, но за неимением новых платков лишь шмыгнул своим немалым носом.
– Садитесь сюда, юноша, – указала она ему надменной дланью, то есть рукой. Пока босс договаривал с мамулей, она, оказывается, успела подготовиться.
Он сел, с опаской поглядывая на покрытый марлей мельхиоровый поднос. Не зря мужик опасается, уж я-то знаю!
Бабуля надела на лоб старомодное зеркальце и попросила явно струсившего профессора открыть рот.
– А зачем? – задал Ефим Аркадьевич дурацкий вопрос.
– Затем, что я доктор, – объяснила ему Бабуля. – Рот открой! – Вера Ивановна – опять-таки очень гармонично – перешла с профессором на «ты».
– А Вика зачем тут? – не унимался Береславский.
– Она мне не мешает, – к моему восторгу, ответила Бабуля. Это, безусловно, была маленькая женская месть за слабое звено.
И профессор сдался.
– А-а-а! – произнес он, открывая рот. Бабуля, помогая себе ложечкой, мгновенно осмотрела его горло.
– Ангины нет, но дыхание надо восстановить.
– Так я пытаюсь, – оправдывался Береславский, уже поняв, в какие руки попал.
Потом она посмотрела в его большие, слегка волосатые уши.
– Отита тоже пока нет, но если не убрать насморк – будет.
– А разве можно убрать насморк? – проявил свой медицинский нигилизм Ефим Аркадьевич. – Нелеченый проходит за неделю. Леченый – за семь дней.
Зря он это сказал.
Но Бабуля не отреагировала. Она уже доставала из металлического бокса длинные – сантиметров в десять – металлические стерженьки, с одной стороны кончавшиеся петелькой.
– Это что? Это зачем? – испуганно закосил глазом профессор.
– Сиди, голубчик, спокойно. Больно не будет, – утешила его Вера Ивановна.
Этот ее трюк мы знали с детства, но на неподготовленного зрителя он оказывал сильное воздействие.
Бабуля, закрывая то одну, то другую ноздрю, заставила профессора подуть носом на подставленную ватку. Ватка, как и следовало ожидать, не шевелилась – нос Береславского был непродуваем.
– Расслабься, голубчик, – Бабуля приступала к самому волнующему. На стерженек уже была намотана марлечка, смоченная каким-то тайным Бабулиным составом.
– Это – внутрь? – ужаснулся профессор. – Оно же мне мозг проткнет!
– Там мозга нет, – весьма двусмысленно утешила пациента Вера Ивановна: то ли стерженек пойдет другим путем, то ли Ефим Аркадьевич – безмозглый.
– Я, вообще-то, свой, – заныл Береславский. – Я ж за вас, вы не забыли?
Но процедура уже пошла.
На самом деле это было совершенно не больно. Железяка, влекомая чуткими Бабулиными пальцами, проходила сквозь приподнятую ноздрю прямо в горло. Петельки же оставались перед носом, делая профессора Береславского похожим на африканского охотника на львов.
Через несколько минут лечебный состав делал свое дело, и стерженьки столь же безболезненно удалялись из носа пациента.
Вот теперь Береславский задышал.
Ватки мощно раскачивались перед его ноздрями, и он явно испытывал чувство глубокого удовлетворения. Только такой же сопливый мог его понять: раз – и нет осточертевшего насморка.
Разумеется, победа эта не была окончательной. Но давала сладостное отдохновение. И, по словам Бабули, при правильном и постоянном применении гарантировала пациента от отитов и прочих крайне неприятных осложнений.
– Ух, спасибо вам! – расчувствовался, уходя, мой препод и даже ручку Вере Ивановне поцеловал.
Вот ведь подхалим! Я уверена: не за то, что она насморк ему облегчила. А за то, что вняла его мольбам и не стала мазать ему горло вторым своим чудесным снадобьем. Меня вот никогда не отпускали без этого. Если насморк – железные палки в нос и шпатель с вонючей гадостью в горло.
Неужели она тоже подпала под влияние этого ужасного человека?
Глава 8
Губернатор
25 ноября 2010 года. Приволжск
Место было неофициальное, однако чужие отсутствовали по определению.
Жаль, на террасе уже не посидеть. Река хоть пока и не встала, но в прямом смысле слова дышала холодом. Вода казалась черной. Если летом в ней спасались от окаянной жары, то сейчас только совсем безбашенный хлопец рискнул бы погрузить в нее свое тело.
Еще одно отличие от лета: полностью исчезли крошечные прогулочные катера и белые пассажирские теплоходы. Баржи пока шли, влекомые небольшими, но мощными буксирами. Ну и сухогрузы «река-море», которые теперь, по предзимнему штормовому времени, в морские акватории уже вряд ли выйдут. Впрочем, и им скоро в затоны, до следующей навигации.