Верхний этаж
Шрифт:
— Не надо! — очень тихо — так, чтобы не слышал никто, но с горестной обидой произнес он, возвращая доску Семену, и повторил: — Не надо так!
Семен понял, что хитрость не удалась, и ждал гневных, осуждающих слов. Но Никита Савельевич отвернулся от него и перешел к Олегу, которого совсем замучали два сучка, гвоздями сидевшие на конце доски. Натыкаясь на них, рубанок резко останавливался или подскакивал кверху, выворачивая Олегу пальцы. Принесенная Семеном доска стояла около верстака.
— Вторую строгаешь? — спросил Никита Савельевич, уверенный в том, что на прислоненной
Олег безнадежно махнул рукой:
— Я и первую никогда не доделаю!
— А это что? — Никита Савельевич указал на готовую доску.
— Это… образец, — нашелся Олег, не зная, что произошло у верстака Семена.
«Соврал! — подумал Никита Савельевич и вспомнил: — На приемной комиссии тоже скрывал что-то!.. А совесть все-таки есть. Подменить доску постеснялся!» Мастер краешком глаза глянул на Семена — тот уже вытащил неоструганную доску и прилаживал ее на верстаке.
— Ну, посмотрим, что у тебя! — повеселев, сказал Никита Савельевич Олегу и, приобняв его за плечи, другой рукой поднял обрезок, отпиленный Олегом от доски. На этом куске не было ни одного сучка.
— Я бы у нее не этот, а другой конец отпилил, — поделился мастер своими соображениями. — Там сучки — они бы и ушли в отход. Верно?.. А теперь и мне ровно не острогать. Попробую все же…
Никита Савельевич подправил рубанок — чуть притопил лезвие железки, чтобы она забирала лишь тонкий слой дерева, и несколько раз прошелся рубанком по сучкам. Повизгивая под острой сталью, они сравнялись с плоскостью доски.
— Спасибо! — остановил мастера Олег. — Остальное я как-нибудь…
— Почему как-нибудь? — удивился Никита Савельевич. — У тебя совсем неплохо получается!
После того как мастер обошел всех ребят, с кем пошутил, кого подправил, кому просто сказал несколько добрых слов, работа пошла веселее. А Петька с Борисом уже заканчивали свое дело, и Никита Савельевич, не забывавший изредка посмотреть на них, отметил про себя, что Петька работает не только старательно, но и грамотно. Борис был у него подсобником — подавал инструменты, потом забрался наверх по лестнице и держал банку с краской, в которую Петька окунал кисть.
Незадолго до конца занятий, когда Петька делал последние мазки, а Борис уже собирался спускаться вниз, дверь под ними раскрылась. Показалась девчонка в платочке, накинутом на голову.
— Самоцветов в этой группе?
— У меня, — отозвался Никита Савельевич.
— После занятий его в комитет вызывают.
Мастер взглянул на Олега:
— Слышал?
— Ой! — испуганно вскрикнула девчонка и с опаской посмотрела вверх.
Оттуда, свесившись с лестницы, виновато смотрел на нее Борис. Вернее, не на нее, а на ее голубой платок, на котором растекалась белая клякса масляной краски.
— Опять ты? — Девчонка подавила невольную улыбку и сдернула с головы запачканный платок. — Вот уж медведь так медведь! Косолапый!.. Сначала ногу отдавил, а теперь и платок испортил!
— Нечаянно, — глухо пробурчал Борис и равнодушно посмотрел на хохочущих мальчишек.
Никита Савельевич неодобрительно покачал головой.
— А если б это кирпич?
— Нечаянно, — еще глуше пробормотал Борис.
— Стирать сам будешь! — пригрозила девчонка, вовсе не рассчитывая заставить его заняться стиркой.
— Ну и постираю, — согласился Борис.
— Держи! — не растерялась девчонка и подбросила платок кверху.
Пытаясь дотянуться до него, Борис поскользнулся на узкой ступеньке и чуть не свалился с лестницы, но платок все-таки поймал.
Дверь под ним захлопнулась, и из коридора долетел смеющийся голос:
— Медве-е-едь!
Борис спустился на пол и, полностью игнорируя усмехающиеся рожицы ребят, запихал платок в карман.
— Ты его ацетоном! — посоветовал кто-то в шутку.
— Скипидаром! — добавил другой.
— Ничего вы не понимаете! — крикнул Семен. — Он второй раз с ней заигрывает, да, видать, не знает, как! Ему бы шпорами звенькать, а он ее краской обливает!
Борис и на это не отреагировал никак. Не задевали его остроты мальчишек.
Никита Савельевич никогда не протестовал против случайно возникавших пауз в работе.
Они помогали ему поточнее разобраться в ребятах, понять каждого поглубже, определить их характеры. Мастер и сейчас дал мальчишкам возможность пошуметь, посмеяться, пошутить. И не он, а Петька напомнил всем, что занятия еще не окончились.
— У нас готово, — сказал он, спускаясь со стремянки. — Примите работенку.
— И хотел бы придраться, но не к чему! — развел руками Никита Савельевич. — Красиво сработали!
Петьку эта похвала не удовлетворила.
— Вы оцените!
— Пять с плюсом.
— Не так, а в деньгах!
Никита Савельевич насупился. Он не считал зазорным заботиться о деньгах и сам не отказывался от большого заработка, но честного, заслуженного. А в Петькиной настойчивости ему почудился какой-то отталкивающий деляческий душок.
— Простой халтурщик трешку запросит, — брезгливо произнес он. — Рвач-хапуга и пятерку заломить не постесняется, а…
— Нет! — остановил его Петька. — Мне по госрасценкам.
— Это другое дело! — обрадовался мастер. — И прости — я не так тебя понял… Точно не помню, но, наверно, покрасить всю дверь — рубля два. Ну, а за эту верхнюю планку, думаю, — копейки.
— Не стоило стараться! — сказал кто-то.
— Стоило! — ответил Петька.
После занятий четверо мальчишек по просьбе Никиты Савельевича остались в мастерской, чтобы убрать мусор. К ним добровольно присоединился и Семен. Потом он не раз проклинал себя за этот поступок, но тогда ему нестерпимо хотелось хоть как-то загладить свою вину перед Никитой Савельевичем. Если бы мастер поругал его, пристыдил перед всеми ребятами, Семен не счел бы нужным делать это. Но ничего такого не было. Были тихие, с обидой и болью произнесенные слова: «Не надо так!». Они и сейчас еще звучали в ушах Семена.