Верхний этаж
Шрифт:
Не таясь, а наоборот — у всех на виду он отнес в нишу обе доски. Свою неплохо оструганную показал Никите Савельевичу и виновато проговорил:
— Хоть бы поругали малость.
— Помогло бы? — спросил мастер.
— Не шибко! — признался Семен.
— Потому и не буду! — улыбнулся Никита Савельевич, и Семен, почувствовав необычную легкость, схватил швабру и принялся выметать опилки и стружки из-под верстаков.
Мальчишки ссыпали мусор в большую картонную коробку. Когда она наполнилась, Семен поднял ее на плечо и понес во двор к старому кирпичному строению складского типа, стоявшему в углу участка,
Дверь оказалась на замке, и Семен решил оставить коробку с мусором у входа, но заметил завхоза. Поблескивая лысиной и суетливо размахивая руками, он не шел, а, как всегда, катился к складу, торопливо семеня короткими ногами.
— Не сыпь! Не мусори! — протараторил он, хотя Семен не просыпал ни одной соринки.
Звякнув огромной связкой ключей, завхоз открыл замок. На складе, как и во дворе, был идеальный порядок, хотя ничего ценного здесь не хранилось. Основной склад был в подвале училища, а сюда сносили отходы из всех учебных мастерских, чтобы потом вывезти этот мусор на машине.
— Сюда, сюда! Осторожно! Не пыли! — приговаривал завхоз, подталкивая Семена к одному из многих железных ящиков, стоявших вдоль кирпичных стен.
Освободившись от груза, Семен вышел во двор.
— Гвоздь! — раздался сзади него вкрадчивый голос.
Семен замер. Негромкий окрик подействовал на него, как удар ножа в спину. Несколько секунд он не решался оглянуться — стоял неподвижно, и только щека у него дергалась в нервном тике да стыли, наливаясь холодным страхом, глаза.
— Гвоздь! — еще раз позвал парень, стоявший за металлической оградой.
И тогда Семен оглянулся. Страха уже не было в его глазах. Они горели бессильной злобой, и с особой отчетливостью, как в бинокль, увидел Семен одутловатое лицо Сороконога, ухмылявшееся за решеткой ограды, и фигуры двух других парней, маячивших на противоположной стороне улицы.
В городке, в котором Семен жил и учился до приезда в ПТУ, Сороконог верховодил хулиганствующими подростками. Давно, еще в детстве, он потерял ногу, попав под электричку, и с тех пор ходил на протезе. С годами протезы менялись — мальчишка рос, но старые он не выбрасывал, а хранил в сарае. Их накопилось там несколько штук, потому и прозвали его Сороконогом.
Сейчас он стоял за оградой, улыбался Семену какой-то приторно-сладкой, нехорошей улыбочкой и манил его к себе крючковатым пальцем.
Первые шаги к ограде Семен сделал еле передвигая ноги, но потом вдруг ринулся вперед и, вцепившись в железные прутья, так рванул ограду, что она заскрежетала и заходила ходуном.
В приоткрытой двери склада блеснула лысиной и опять исчезла голова завхоза.
— З-заложу! — с яростью прохрипел Семен в лицо Сороконога. — Себя не пожалею! Всех з-заложу!
Парень отшатнулся и, почувствовав, что это не просто угроза, согнал с лица противную ухмылку.
— Вот те на! — по-простецки воскликнул он. — Мы-то старались — весь город обрыскали! Две недели тебя ловили!
— Убирайся! З-заложу! — с ненавистью повторил Семен и снова затряс решетку.
— Уберемся! — согласился Сороконог. — Закон знаешь?
— Сколько? — рыкнул Семен, готовый на все, лишь бы исчезли навсегда его бывшие дружки.
— Это разговор! — с облегчением произнес Сороконог и перешел в наступление. — А то — заложу!.. Сидели б вместе! Рядышком! На одних нарах! Руку протянул и — под ребро! А уж ножичек для тебя я бы из собственной ноги выточил!
Он похлопал себя по протезу и опять слащаво заулыбался.
— Сколько? — во второй раз сквозь зубы спросил. Семен.
— Сто! — сказал Сороконог. — И то, Гвоздь, только для тебя! Другой бы так дешево не откупился!.. Гони — и по рукам! Больше нас не увидишь!.. Лады?
— Когда? — смирился Семен.
— Сегодня! — приказал Сороконог и уточнил: — В семь.
Шаркая протезом, он захромал к поджидавшим его парням, а Семен еще долго стоял у решетки. Он не видел и не слышал, как завхоз запер дверь склада и, задумчиво поглаживая лысину, засеменил к училищу.
Дела вечерние
Неожиданный вызов в комитет комсомола расстроил Олега. Бредя по коридору, он подсчитывал, сколько уже пропало у него дней. Ни на занятиях, ни в вечерние часы не было того покоя, на который он надеялся, поступая в это ПТУ. Все точно сговорились отвлекать его от подготовки к университетским экзаменам. Он предпочел бы, чтобы преподаватели оказались скучными, неинтересными людьми, а их воспитатель Никита Савельевич — серым, тупым человеком. Тогда легче было бы игнорировать их. Но все, с кем сталкивался Олег в училище, глубоко любили свое дело и знали его досконально. Он нередко ловил себя на том, что смотрел в сборник правил по орфографии и пунктуации и не понимал, что там написано, потому что увлеченно слушал преподавателя.
И Зою Владову он хотел бы видеть совсем не такой, какой она была, а значительно хуже — какой-нибудь сухой формалисткой, которой нетрудно возражать, находя такие же формальные отговорки. Он сердился на нее за свое избрание комсогрупоргом, за этот вызов в комитет комсомола, но заранее знал, что не сможет отказать ей, какое бы новое дело она ему ни поручила.
Олег пришел на расширенное заседание комитета последним. Зоя уже говорила что-то комсомольцам, но, увидев его, прервалась.
— Садись!.. Почему хмурый?.. Могу тебя обрадовать. Я узнавала — ты лучше всех написал диктовку. Есть немного ошибок — в знаках.
— Я же говорил! — некстати вырвалось у Олега.
— И я говорила! — улыбнулась Зоя. — А помнишь, что?.. Ты у нас подтянешь русский до пятерки.
«Подтяну, если ты мешать не будешь!» — сердито подумал он и сам же почувствовал всю несправедливость этой мысли.
А Зоя вернулась к разговору, прерванному приходом Олега. В повестке дня этот вопрос значился первым и звучал необычно, почти таинственно — «Срочная помощь». Зоя предлагала создать оперативную группу ребят, которые могли бы помочь своим товарищам в самом затруднительном, запутанном положении. Девизом опергруппы должно было стать правило: «Сегодня узнали — сегодня же помогли».