Вернись в завтра
Шрифт:
— Ты только баба! Не коси под кобылу! Я и не такое видел! Не смеши! Ведь не к тебе пришел. Работать надо. И не мешай, не отнимай время! — отодвинул Тоньку плечом, прошел на кухню, открыл окно и начал носить через него привезенный кирпич.
— А чего хозяйничаешь не спрося? — хотела помешать ему, и человек не смутился:
— Не крутись меж ног, не мешай. Мне велено. Не сам по себе возник. Петрович делом занят, а мой отец вот-вот нарисуется. Будем с ним камин ставить по слову твоего деда. Ты ж, коль помочь не хочешь, не мельтеши, как муха на навозе. Иль дел у тебя нет по дому? Чего тут возникаешь?
Тонька губу прикусила. И спросила Федю:
— А этот камин где ставить будете?
— То как хозяин прикажет…
Вскоре в дом пришли Михалыч с Петровичем. Федька к тому времени уже принес много кирпичей и ждал, когда ему скажут замешивать раствор.
Старики решили ставить камин на месте печки, только саму топку сделать со стороны зала, спиной к кухне. Говорили про изразцы и дверцы для камина. Тоньку ни о чем не спрашивали, не советовались с нею, а и что она понимала в каминах, коль никогда их не видела. По ее насупленности оба поняли, что эта затея бабе не по душе. Но делали вид, будто не заметили. А Тонька не решилась при соседях спорить с дедом.
Она ушла в комнату к сыну. Дед вскоре тоже исчез, решил нарезать паркет, а Михайлович вместе с сыном взялись за камин.
Баба изредка выглядывала, смотрела, что у них получается. А мужчины даже внимания на нее не обращали, работали молча.
Когда Тонька предложила им пообедать, оба отказались, лишь попросили по стакану чаю. И присев на короткий отдых, разговорились:
— Тонька тут ерепенилась, не хотела камин, — указал взглядом на бабу Федька.
— Меньше слушай ее. Что в этом соображает? Когда увидит его готовым, в деле, вот тогда поговорим, — ответил Андрей уверенно.
— Вот такой же, как этот, поставил я начальнику зоны прямо в кабинете. Суровый мужик был, с крутым характером, зэков за людей не держал. Только матом со всеми разговаривал. И предупредил, если я фуфло вместо камина слеплю, он меня в этой зоне сгноит заживо и до воли никогда не додышу. Ну я не заробел и забил на угрозу. В три дня камин выложил, сверху плиткой покрыл. Почистил его и затопил дровишками, решил сам сначала проверить тягу. А дело ранним утром было. Я и не думал, что тот «бугор» раньше сторожевых псов встает. И только дрова разгорелись, гляжу, начальник закатывается в кабинет. А я у камина кайфую. Славно он получился. Дровишки поют, тепло волнами валит. На душе посветлело от радости, воля вспомнилась. Я ж не враз приметил, как этот боров ввалился. Встал за моей спиной да так громко рявкнул:
— Чего тут кайфуешь, как пидер на «параше», ишь расположился, развалился, как пахан. А ну, брысь в барак, падла!
— Я офонарел! С чего, думаю, зверкует гад! Понятно, что с ним не поспоришь, мигом все зубы в жопу вобьет. Ну, я к двери бегом. А «бугор» мне вслед:
— Притормози малость! Слышь ты, гнида подмороженная, передай своему бригадиру, что снимаю тебя с обслуживания трассы и перевожу в хозобслугу. Чтоб всегда под рукой был у меня. Доперло? Сегодня иди отсыпайся, а завтра повезу тебя к себе. В моем доме камин слепишь. И чтоб он был лучше этого!
— Ну, а что мне делать? Согласия не спрашивает никто. Я лишь головой кивнул. Взялся за дверь, чтоб смыться, а начальник вякает:
— Ты хавал? Иль опоздал?
— Я голову опустил, молчу. Какой завтрак, коли камин хотел проверить. Ведь за него, не приведись что не так, с меня голову снесут. Ну, начальник понял. Позвонил в столовую, велел повару нахарчить меня отменно, не скупясь. И повелел бежать в столовую, а утром наготове быть. На другой день привезли меня к «бугру» в дом. Я и у него камин выложил, куда как краше кабинетного. Вдвое больше. На загляденье получился, классно. Вот тогда он растеплился, зауважал и сказал мне:
— А ведь в сопроводиловке к твоему делу так и сказано, что тебя на волю отпускать не стоит. Лучше будет, если ты до нее не доживешь. Доперло, что ждало? Ну, то-то! Жизнью ты мне обязан, рахит вонючий! Дыши свой срок до воли в хлеборезах. Там выпустим. Такие, как ты, еще нужны в жизни. Может ты и говно, но руки — золото!
— Так вот и оставил на кухне. Благодаря каминам в живых остался, — вспомнил человек и снова принялся за работу.
На следующий день камин был готов. Оставалось покрыть его изразцовой плиткой, но мужики решили опробовать камин в работе. И тот, едва дрова загорелись, задымил.
— Во, слепили коптилку! — вырвалось у Тоньки. Она сердито оглядела мужиков.
— Отец, мы трубу завели в прежний дымоход, а не почистили загодя его. Давай открою окно, — предложил Федька.
Когда они прочистили дымоход, камин загудел, запел, люди сидели молча, любовались игрой огня.
Тонька, заглянув на кухню, так и не смогла уйти, позвала Кольку, тот оглядевшись, мигом устроился рядом с Федькой, прижался к мужику, тот обнял мальчишку:
— Слышь, Тонь, я помогу тебе прибрать на кухне. Но знай, завтра тут будет грязи не меньше, изразец будем класть. Это уже окончательное, — предупредил Федька и добавил:
— Когда изразцы подсохнут, я сам их протру. Ты не берись, чутье не имеешь. С той плиткой обращаться надо особо, как с женщиной, бережно и нежно, — глянул на бабу искоса, та невольно усмехнулась:
— Откуда, с какой сырости возьмешь у себя такое?
— Ты меня не знаешь. А ведь каждый мужик по своей натуре цветок. Обогрей его, назови добрым словом и увидишь душу во всей красе. Ведь всякое сердце лишь на доброе раскрывается. А коль слышит грубость и хамство, собирается, сжимается в комок и дерзит в ответ. Так оно по всей жизни идет. Вот ты говорила, что я о детях ничего не знаю. Не понимаю ребятню, потому как сам детвору не имею. А что ты знаешь обо мне? Ровным счетом ни хрена! Зато ударила по больному, как в лицо харкнула. А за что? Потому что баба? И тебе по соплям не вмажешь за хамство.
— Я и сама смогу в зубы дать! — огрызнулась Тонька.
— Но где женщина? Почему ты вся такая лапотная, корявая, ведь сына растишь!
— Он тоже должен уметь защититься.
— От кого?
— От всех, — ответила уверенно.
— Будто не я, а ты вышла из зоны! Где же жила, что заледенела насмерть?
— Ну, ладно, вы тут потрепитесь, покуда есть время, а я к мужикам отвалю. Может, сгожусь. Ты, Федь, подмогни ей кирпич да грязь прибрать. Все ж завтра работа тонкая предстоит, — встал Андрей Михайлович и попросил: