Вернись в завтра
Шрифт:
— Кончай базарить! Вечером брехнет! Теперь пошли хавать и отваливаем «на пахоту». Не то врубит охрана всем! — подошел бригадир.
— Да погоди ты, не бренчи! Пусть «свежак» расколится! — не спешили уходить зэки, и Федька коротко рассказало своем горе.
— Звонковать тебе здесь до самого погоста! Это, ник два пальца обоссать! Ни амнистий, ни помилования но жди. За мента тебя живым не выпустят, не дадут и здесь дышать. Теперь за них шкуру до мудей сдергивают. Скоро поймешь на себе, как это делают, — посулил беззубый сосед по шконке.
— Хватит трепаться, отваливаем! — напомнил бригадир. Зэки молча вышли из барака.
— Слышь, «свежак», тебе круто не повезло. В нашей зоне тянут ходки те, кому воли не видать. Это только звенят, что Колыма сдохла, и все зоны позакрывались. Вроде как нет тут никого. На самом деле, своей требухой поймешь, что жива она пропадлина! А и как без ней, коль трасса тут проходит. По ней машины и нынче идут до самого Заполярья. Там люди живут. Им тоже дышать надо, что-то жрать, одеваться. Ну, всякие грузы возят в города и поселки. А трасса одна, других дорог нет. Ну, коль так, за нею следить надо, ремонтировать, держать в порядке, чтоб движение не тормознуть ни на минуту. Не приведись на нашем участке машина застрянет. Беды не оберешься. А мы обслуживаем самый паскудный участок, от шестидесятого по девяностый километры. Врубился иль нет? — спросил бригадир. Федька лишь плечами пожал. Ему эта арифметика ни о чем не говорила.
— Совсем лопух! Иль не слыхал о семьдесят втором и восемьдесят четвертом километрах?
— Нет, не знаю, — ответил Федька.
— Так заруби себе, что эти километры сущий ад. Нет на земле мест хуже них. Согласишься самого черта в жопу расцеловать, только не попадать туда. Легче сразу в могиле урыться. Секешь иль нет?
— А почему? — недоумевал мужик.
— Да потому что там, не иначе как главный сатана приморился. И измывается над всеми. Переворачивает машины, гробит водил, зэков, всякий день пьет кровь людскую реками. И не совладать с ним. Хоть языком вылижи эту трассу, но на тех километрах едино душу вырвет, — матерился человек.
— Вытряхивайтесь! — послышалась команда охраны. И зэки быстро выскочили из машины. Огляделись, ежась от пронизывающего ветра.
— Ну, Слава Богу! Сегодня пронесло! — размашисто перекрестились зэки и пошли разносить привезенный гравий, засыпали ямки, промоины и выбоины на дороге. Трассу не просто ровняли. Засыпанное утаптывалось, вбивалось, чтоб насыпное держалось подольше.
Зэки разносили гравий на носилках, как сами шутили— конской парой. Никто не бездельничал, охрана зорко следила за всеми. Об отдыхе и перекуре не вспоминали, забыли о холоде и ветре. С лиц уже бежал пот, а охранники торопили:
— Живей, мужики!
— Эй, Вовка, сачок лысый! Ты чего там застрял? Долго танцуешь на яме! Бери «толкушу» и вкалывай, вбивай в грунт. Не лепи «туфту». Забуксует иль застрянет машина, мы тебе своими руками яйцы вырвем!
— Эй, Толик? Чего хлябало отворил, отдыхаешь, рахит-недоносок? Паши, покуда дышишь!
— Ты, новенький! Чего раскорячился с носилками! Давай педерась, шустри, вкалывай твою мать! Не разевай хлябало! Тут не воля, чтоб прохлаждаться!
— На том свете отдохнешь! — заботливо добавил второй охранник, хохотнув, и пообещал отпустить сторожевого пса, чтоб Федя работал шустрее. А тот уже из сил выбился. Сколько носилок с гравием отнес вместе с напарником, давно сбился со счета. Носилки грузили с горой. Гравий был сырой и тяжелый. Но попробуй замедли шаг, охрана тут же пускала в ход кулаки и приклады. Рычали овчарки, норовя вцепиться и усталое тело. Пока время подошло к обеду, Федя ужо был едва живой. Ноги и руки отказались слушаться.
— Ты, ешь, слышь, Федя! Не то уроют тебя здесь без креста и поминок. Да так, что никто и не узнает, где могилка твоя! — посоветовал щуплый, худой мужичонки и указал на миску баланды. Жидкое варево пахло тухлятиной. Но зэки ели, знали, другое не дадут. Федька заставил себя проглотить баланду. От омерзенья и подкатившей тошноты едва не задохнулся. Спасла кружка чая. Хотел перекурить, но куда там, охрана погнала работать.
Пять километров трассы отремонтировали до обеда. До вечера предстояло сделать столько же.
Как Федя дожил до конца дня, сам не помнил. Трижды получил от охраны прикладом по спине, а уж сколько мата услышал в свой адрес, сколько угроз…
В зоне, вернувшись с трассы, не удержался на ногах на перекличке. Ткнулся лицом в холодную землю. Его втащили в барак зэки и мешком положили на шконку.
— Федька! Чего расквасился, мудило! Давай переведи дух, и отвалим на ужин! — говорил кто-то совсем рядом.
Через час ему полегчало. Вернувшись в барак, хотел завалиться спать, но его затащили за стол, мужики достали из заначников все съестное, кто хлеб, колбасу, пряники, купленные в ларьке зоны, другие вытащили конфеты, чай, даже халву.
— Хавай! А когда тебе с воли «подсос» пришлют, не забудь поделиться со всеми, — загодя предупредили мужики.
Второй и третий день работы прошли еще тяжелее. Федор не успевал отдохнуть за ночь и целыми днями чувствовал себя как избитый.
— Шевелись, козел! Не то получишь под завязку, — подскакивал охранник с перекошенным от злобы лицом. Федька сжимал кулаки, но понимал, что силы неравны. И попробуй он вломить, его тут же измесят, втопчут в землю.
И все ж на третий день сломался. Время шло к концу дня, когда силы совсем покинули человека. Перед глазами в черном вихре смешались ямы на трассе и кучи гравия, охрана с собачьими мордами и серое месиво зэков.
Он упал на дорогу плашмя, выпустив из рук носилки. Гравий с шелестом посыпался на него, завалив мужика по горло.
— Готов! — услышал последнее и почувствовал у виска холодное дуло оружия.
— Да погоди, живой еще! Очухается на зоне! Вон машина идет. Закинут в кузов, довезем. Не дразни гусей! — сказал второй охранник, указав на зэков.
И сегодня Федьку пронесло, его не пристрелили. Кто-то из зэков принес ему ужин в барак, пожалев человека, а может, вспомнив свое начало, вздумал хоть как-то поддержать мужика.
Федька пришел в себя от того, что его настырно теребили за плечо:
— Эй ты, лопух! Кончай расклеиваться! Если хочешь дышать, соберись в кулак! Иначе не выживешь, размажут как горсть соплей по трассе и докажи, что человеком был! Думаешь, только над тобой глумится охрана? Как бы не так! Все мы для них хуже скотов. И не надейся, что пожалеют. Некому жалеть, все мы здесь одинаковы. Сдохнешь, ну и что? Спишут как сломанную лопату иль старую тряпку. Сколько здесь таких сломалось, не счесть! На Колыме места много. Тыщи приютит в своей жопе, и не подавится. А надо выжить, чтоб выйти живым! Слышь, отморозок? Тебе, отплатившему за сына, надо на волю выскочить и сказать на могиле: