Вернись в завтра
Шрифт:
А во сне ему снова снилась зона. Вот охрана вздумала покуражиться и, отпустив овчарок, травят на Федьку псов. Сколько раз случалось такое… Кое-как уползал, весь оборванный, измотанный, покусанный, а охрана хохотала:
— Раз яйцы не отгрызли, значит живой! В другой раз не попадайся, пропадлина!
А ведь всего-то, вышел за барак покурить.
— Ну почему на зоне всегда снилась воля, а на воле — зона? — вскакивает человек, отгоняя от себя навязчивые колымские видения.
Почему в каждом дне, словно назло всплывают обиды и пережитые унижения, и снова закипает внутри боль, не дает покоя. Как хочется забыться. Но едва отвлекся, увидел перед собой портрет жены, она ушла из жизни совсем молодой…
— Федя! Сходи к Тоньке за молоком, — просит отец. Тот едва переступил порог соседского дома, навстречу Колька выскочил:
— Дядь Федь, а ты знаешь, почему солнце греет, а луна нет?
— Солнце жизнь дает, а у луны на это сил нету. Потому только светит.
— А почему небо серое, а снег белый из него падает? Кто там снежинки вырезает? Почему они холодные? — забирался на колени.
— А зачем у мамки сиськи растут, а у дядьков их нету? Почему курица яйцы родит, а не цыплятов? — засыпал мужика вопросами.
— Не спеши узнать все сразу, а то скучно жить будет, подрасти еще. Сам поймешь! — останавливал мальчонку.
— А почему у тебя тетки нет? Иль ты как наш дед, вовсе старый?
— Тетку еще найти надо.
— Чего это искать? Глянь, сколько их по улице ходят.
— Колька! Не глуми голову, отстань, совсем человека измучил, слезь с колен. Ты ведь уже большой! — краснела Тонька за сына, урезонивала пацана. Но тот не унимался:
— Ну чего ты скучаешь? Хочешь конфетов? Мне дед принес! На тебе, — запихивал в рот хохоча.
Федька обнял мальчонку, забылся, отвлекся от своих бед. Куда делась Колыма с ее холодами, бараками, горестями. Все это выбил звонкий Колькин смех и куча разных вопросов, на какие не так просто было найти верные ответы.
— Ну, ладно, Колька, пора мне домой идти, — глянул человек на банку молока, стоявшую на столе.
— Не пущу! Останься со мной! Живи у нас! — обхватил ручонками и никак не хотел отпускать человека. В глазах Кольки погасла улыбка. Федор растерялся, беспомощно оглянулся на Антонину, та и сама не ожидала от сына такой выходки и попыталась оторвать пацана от соседа, но мальчишка прижался к нему всем телом, сцепил руки и не отпускал.
— Коля, не хулигань, а то дядя Федя перестанет к нам приходить. У него есть свой дом. Зачем ты его насильно держишь у нас. У него своя семья, отпусти человека! — уговаривала мать.
Колька нехотя послушался. Но спросил:
— А ты к нам будешь приходить?
— Само собою! — пообещал Федор и поспешно вышел от соседей.
В эту ночь ему не снилась Колыма. Колька выбил ее из памяти и до самого утра во сне не отпустил Федьку. Он бежал вместе с мужиком на речку, ловил пескарей и плотву, играли в прятки и догонялки, бродили по лесу, потом рвали цветы на лугу. Всю ночь звонко смеялся мальчишка. И человек проснулся утром в прекрасном настроении, он впервые хорошо отдохнул и выспался.
Федька в душе посмеялся над просьбой мальчишки остаться с ним. Он и не думал о таком. Ведь Тоня была не в его вкусе. Грузная, грубая, вспыльчивая женщина была хорошей хозяйкой, трудягой, но не хватало в ней женственности, сердечности и тепла. Заскорузла она в своих бедах, омужичилась и, махнув рукой на бабью долю, жила для семьи, радуясь тому, что имела, не хотела никаких перемен и в тот вечер, когда ушел Федька, Тоня впервые серьезно поговорила с сыном, попросила не виснуть на человеке, не приставать к нему, не позорить ее и деда. Мальчонка не все понял, но пообещал отстать от соседа. Молча он удивлялся, почему ему запрещают найти себе отца. Вслух он не говорил о том. Но мечтать продолжал. А тут Федор появился вскоре и стал обкладывать подсохший камин изразцовой плиткой. Пока Колька с матерью до вечера были в детском садике, Федор уже наполовину справился с делом и собирался продолжить свою работу завтра, закончить весь камин, а через день, протерев его до блеска, уйти спокойным. Но не тут-то было. Колька, забыв обо всех обещаниях, снова прилип к соседу. Мальчишка не хотел замечать сердитое лицо матери, недовольное покашливанье деда. Колька выбрал Федора в отцы, не говоря никому, не советуясь ни с кем, упрямо добивался своего. Он показывал человеку свои игрушки, хвалился обновками, рассказывал, как живется ему в детсаде.
— Отстань же ты! — не выдержала Тонька и, шлепнув Кольку по заднице, хотела увести сына в другую комнату, но Федька вступился:
— За что наказала?
— Нельзя навязываться. Почему самовольничает и виснет на тебе. Ведь не маленький, пять лет скоро, понимать должен как себя вести. Сколько ему говорю, ничего слышать не хочет.
— Эх, Тоня! И ты туда же, как все, вбиваешь пацану требования этикета. А ему плевать, он меня душой выбрал и признал. И я с ним о Колыме забывать стал. Уже не вижу ее во сне. А вот с Колькой и ночами дружим. Он меня в жизнь возвращает. Жаль, что тебе всего этого не понять.
— Я не хочу, чтоб надоедал. А то подумаешь, что подучиваю сына. А он сам по себе такой! — краснела женщина.
— Я не слепой, зря оправдываешься, — повернулся к двери. И уже выходя, сказал:
— Завтра закончу камин и не буду больше мешать вам…
Антонина молча кивнула. Федьку она не признавала за мужика, считая его старым, даже не предполагала его в любовники, а уж в мужья заполучить и не подумала б никогда.
— За дело иль без вины, но целых десять лет просидел в тюрьме. И ни где-нибудь, на самой Колыме! Что там из него слепили? Неспроста даже на воле с оглядкой ходит, а в потемках, как баба, боится нос во двор высунуть. Знамо, хвост в говне. Боится, что прижучут в темном углу, за все стребуют. А и морда у него желтая и морщатая, как печеное яблоко, жуть глянуть. Уже теперь смотрится ровесником своего отца. Вся башка сивая. И такого в отцы Кольке? Да ни за что в свете! — передергивает плечами брезгливо, и еще раз поговорив с сыном, чтоб не лез к Федьке, подсела к деду. Тот уже поужинал и теперь курил на кухне у открытой форточки.
— Не ругай Колю! Дети людей сердцем чуют и никогда не ошибаются. Наш израстется, сам все поймет. Не гони его из детства, оно и так короче распашонки. Пусть любит людей, растет добрым, а не тем, каким в деревне был. Пусть Коля дружит с Федькой, тот не поучит нашего мальца худому. Тюрьма с ево всю прежнюю спесь вышибла. Может и набросала в душу говна, ну да от него очистится, дай только время. Помягше будь с им, — попросил дед Тоньку.
Федор, как и обещал, на следующий день закончил камин. Затопив его, убрал все. И сел напротив, смотрел на полыхающие дрова, слушал песню огня, п перед глазами другой костер встал. В ту зиму на Колыме стояли такие морозы, что не только люди, собаки удивлялись необычным холодам. Волки подходили вплотную к зоне, надеясь поживиться хоть чем-нибудь. И бегали, поджав хвосты к самому пузу. Птицы замерзали на лету, все реки до дна промерзли. Но зэков как обычно возили на трассу работать. Ведь по ней и в выходные и в праздники шли машины круглосуточно. Им тоже приходилось нелегко.
Бригада ремонтировала последние километры своего участка. От холода немели руки, пальцы не разгибались, из них вылетали кирки, лопаты, ломы. Дышать было трудно. Мороз обжигал горло. Лица покрывались коркой льда.
— Мужики! Сил не стало, помираю. Давайте костер сообразим, покуда сами не стали сосульками, — взмолился бригадир, увидев, что охрана уже развела для себя костер и не отходит от него ни на шаг.
Зэки быстро набрали на костер веток и только сложили их в кучу, хотели поджечь, к ним подскочили четверо охранников: