Верность
Шрифт:
Только что пробили полночь. Начался прилив. Ночь безлунная, пасмурная. Магазин «Труд» белоэмигранта Головачевского был давно заперт, но внутри горел свет и было шумно. Вокруг поставленного перед прилавком стола на скамейках и стульях сидела почти вся «особая боевая группа» во главе с её начальником капитаном 2 ранга Хрептовичем. Здесь были старшие лейтенанты Гедройц и Евдокимов, сотник Лисицын, корнет Рипас, жандармский вахмистр Шутиков, прапорщик Трутнев, капитан Нахабов и ещё около десятка белоэмигрантов. Стол был уставлен стаканами, полными и пустыми бутылками, завален кусками кое-как нарезанного хлеба, ломтями колбасы и вскрытыми консервными банками. Все, кроме Хрептовича, который сидел в отглаженном летнем костюме, были одеты в синие нанковые робы, много пили и ели, говорили, не стараясь слушать друг друга. Только Хрептовпч и Лисицын пили мало и молча наблюдали происходящее.
– Трутневу больше не наливайте, – строго заметил Хрептович, – он совершенно пьян. Выведите его на воздух, облейте холодной водой.
На его слова никто не обратил внимания, и скоро Трутнев, потеряв равновесие, рухнул под стол, где его стошнило. Гедройц с брезгливой гримасой подобрал ноги.
В этот момент раздался условный стук в дверь. По знаку Головачевского китаец-бой впустил в магазин новое лицо.
Это была женщина, высокая блондинка в черном плаще, синем берете, черных с красным кантом офицерских галифе и щегольских хромовых сапогах. В руке она держала стек.
Все притихли. Она окинула собравшихся насмешливым взглядом:
– Здравствуйте, господа! Вижу, я к вам попала в разгар подготовки к боевой операции. Едва не опоздала. Ну-ка, командир, налейте мне стакан вашего пойла, – совсем не по-женски приказала она Хрептовичу.
Тот засуетился и налил полный стакан коньяку. Залпом осушив его, она вдруг пришла в ярость:
– Все пьете, христолюбивое воинство! – и взмахом стека сбросила со стола стаканы и бутылки. – Вы хуже детей! Опоздай я на полчаса, и все вы были бы годны к единственной операции – дрыхнуть вповалку до вытрезвления!.. Поднимите его! – властно приказала она, указав стеком на Трутнева.
Головачевский и Евдокимов вытащили из-под стола обмякшее тело прапорщика, но Трутнев не мог ни стоять, ни сидеть и, как только его выпустили из рук, снова сполз под стол.
– Ладно, оставьте, – сказала баронесса. – Это ваша первая потеря, командир, и, заметьте, ещё до вступления вашей доблестной группы в бой.
– Я его предупреждал, баронесса, – начал Хрептович, но она уже не слушала:
– Ну как, господа офицеры? Можете ещё соображать?
Все замычали и закивали головой, Гедройц сделал страдальческую гримасу и обеими руками стал растирать живот.
– Вы что, Станислав Цезаревич? Больны? – спросил с тревогой Хрептович.
– Весь вечер, Виталий Федорович, у меня острые боли в желудке, – простонал Гедройц.
– Перед сражениями это у некоторых бывает, – вмешалась баронесса, – медвежья болезнь. Только что-то очень уж рано она вас посетила. Но ничего, пройдет… Итак, начнем. Первое – сведения о противнике: корабль стоит на прежнем месте и на нём никто ничего не подозревает. Командир Клюсс на берегу в объятиях супруги. Штурман Беловеский ещё днем увезен мичманом Добровольским в Ханчжоу. Они вернутся только завтра. Старший механик предупрежден и постарается к ночи покинуть корабль, а если это не удастся – запрется в каюте. Старший офицер должен заболеть той же болезнью, что и его сиятельство. – Баронесса кивнула головой в сторону Гедройца. – Судовой врач, подозревая приступ аппендицита, немедленно отправит его в госпиталь. Как только увезут старшего офицера, комиссар или пошлет кого-нибудь, или сам поедет за командиром. Но на корабль Клюсс не попадет: у его квартиры будут дежурить трое. В полночь вместо штурмана на вахту вступит наш человек. Под началом нашего человека на вахте будут сочувствующие нам матросы. Это поручено ещё вчера устроить через Нифонтова… Как видите, храбрые офицеры, корабль неплохо подготовлен к захвату.
– Ещё бы, баронесса! – польстил ей Евдокимов. – У вас опыт «Патрокла»!
Пропустив эту реплику мимо ушей, она продолжала:
– Если ваше нападение произойдет своевременно и внезапно, не будет оказано никакого сопротивления. Теперь о нашей доблестной группе: абордажной партией командует сотник Лисицын.
Все, кроме самого Лисицына, удивленно уставились на Хрептовича, который один сохранял олимпийское спокойствие.
– Все садятся в один большой сампан. В другой такой же сампан садятся нанятые мною китайцы. Они отчалят несколько раньше и отвлекут внимание вахты. Сампаны подходят с разных бортов, абордажники к борту, обращенному к Путу. Это потому, что между правым берегом и «Адмиралом Завойко» нет стоящих на якоре судов. Поняли?
Все закивали.
– Сампан с китайцами наваливает на скулу корабля, и его пассажиры поднимают галдеж. За это им уже заплачено. Пока они галдят и дрейфуют, на другой борт решительно и бесшумно высаживаетесь вы. Команду разоружаете, комиссара арестовываете, а в случае сопротивления ликвидируете, выставляете свою вахту. Вахтенным начальником – старший лейтенант Евдокимов. Если будут трупы, свои или чужие – безразлично, убирайте их в реку. Только не забудьте, как это в песенке… такая душещипательная… ах да: «к ногам привязали ему колосник»… Ещё не испугались, храбрые офицеры?
Гедройц скорчил страдальческую гримасу и стал снова растирать живот. Баронесса продолжала:
– Но самое страшное не это. Если будут тяжелораненые большевики, поручите их заботам господина Шушкова. Он знает, как с ними поступить. А потом колосник – и в реку. – Взгляд её стал мрачным и жестоким. – Что поделаешь, господа, на войне как на войне… Вот, собственно, и всё. Захватив корабль, без шума и стрельбы, стрелять можно только во внутренних помещениях и только в крайних случаях, даете условный сигнал клотиковой лампой. С берега приезжает капитан 2 ранга Хрептович и вступает в командование вновь обретенным русским кораблем… Ясно?
Все, кроме Лисицына и Хрептовича, удивленно переглянулись. Хмель сразу прошел. Молчание нарушил Нахабов:
– Отлично придумано, баронесса, но не совсем ясно. Мы захватим корабль, а наблюдающий с берега Хрептович, когда всё завершится, приедет и вступит в командование. А если неудача – возьмет рикшу и поедет домой отдыхать после бессонной ночи и пережитого волнения! Я, знаете, не моряк, но абордаж не так себе представляю. Сто лет назад капитаны бросались на абордаж со шпагами в руках, впереди своих команд.
У Гедройца забегали по спине мурашки. «Нет, я не поеду», – про себя решил он. Вмешался Евдокимов:
– В эпоху парусных флотов, Петр Саввич, такие эпизоды бывали. А теперь век пара и электрического телеграфа. Если капитан второго ранга Хрептович будет убит или даже ранен, все наши усилия, а возможно и жертвы, пропадут даром. Мы ведь завтра должны делать вид, что он вступил в командование самым обыденным способом, а не в результате абордажного боя. Если Хрептовича не будет, юридически командиром останется Клюсс до нового приказа адмирала. А его скоро получить не удастся.