Верность
Шрифт:
– Я вам отвечу, Нина, и вы должны меня понять. Вы почти десять лет были женой морского офицера…
– А теперь соломенная вдова? Вам это не нравится?
– А я, видите, несвободен. Я на службе и о ней должен думать прежде всего.
– Михаил Иванович! Миша! Неужели вы всерьез красный? – Она рассмеялась.
– Представьте, да… И даже с сопочным стажем.
– Не думала… Я прямо не представляю вас в сопках среди партизан. Они такие бородатые, грубые, невежественные…
– Я тоже так думал, пока не попал туда. Там я увидел, что они не только бородатые. Они храбрые, выносливые, чистые сердцем, и в каждом из них живет чувство суровой справедливости. А уж если кто невежды, так это белые офицеры, несмотря на внешний лоск. Конечно, на иностранных языках, как мы с вами, партизаны пока не говорят и столовым прибором не все умеют пользоваться. Но дети их и внуки…
– Михаил Иванович, неужели вы во все это верите?
– Верю, Нина Антоновна. И не я один. Миллионы верят.
– Счастливый вы человек! А я вот думаю иначе: если это и будет, то опять не для всех и очень, очень не скоро. А мне нужно сейчас жить. Так, чтобы в моем теле каждый нерв трепетал! Ведь я женщина!
Штурман обнял её и поцеловал:
– Нельзя быть только женщиной, Нина. Да этого и не бывает. Вы должны стать для меня верным другом. Ведь правда?
– Правда, – прошептала она.
Освободившись из её объятий, штурман сказал:
– Если это правда, вы мне сейчас расскажете, кто организовал эту поездку. Я уверен, что не вы. Добровольский?
Она смотрела вниз на песок дорожки и, помедлив, ответила очень тихо:
– Одна женщина… Она недавно здесь появилась… Княжна Волконская.
– Так… Значит, она снова командует Хрептовичем, а он хочет командовать «Адмиралом Завойко»?
Она с улыбкой глянула Беловескому в глаза:
– Смотрите, как он информирован! А ещё меня спрашивает!
– Она была у вас. Чего она требовала и сколько за это обещала?
– Вы жестоки, Михаил Иванович! – На глазах Воробьевой сверкнули слезы. Беловеский тоже покраснел:
– Поймите, на карту поставлена наша дружба. А без дружбы не может быть и любви. Говорите всё, не бойтесь. Правда никому не вредила. Я должен быть уверен, что обнимаю друга, а не коварного врага.
Слезы потекли ручьем.
– Хорошо… Я скажу… Она хотела, чтобы я увезла вас сегодня…
У штурмана по спине пробежал озноб, но он взял себя в руки.
– А ночью Хрептович попытается захватить наш корабль? Хорошо, предположим, захватит. А дальше что со мной будет?
Нина Антоновна оживилась и, вытирая слезы, отвечала:
– Это предусмотрено. Вы сначала поживете у меня. Потом я вас устрою на пароход компании «Батерфильд энд Свайр». Менеджер всё для меня сделает. Будете плавать в южных морях, хорошо зарабатывать, часто встречаться со мной. Потом станете капитаном… Вот смотрите, она дала мне даже сертификат для вас…
На прекрасной бумаге по-английски было написано, что М. Беловеский прошел комиссию в апреле 1921 года во Владивостокском порту и удостоен звания второго помощника капитана Торгового флота. Возвращая бумагу, он сказал:
– Придумано хорошо. Режиссер опытный… И вы согласились?
– Михаил Иванович! Она сказала, что вас обязательно убьют в схватке или после неё. Так они решили, но она…
– И вы ей поверили. Но наиболее вероятный финал не предусмотрен.
– Какой? – с тревогой спросила Воробьева.
– Вот какой. Службу у нас несут хорошо. Народу много, вооружены. Скорее всего, абордаж отобьют. Каково же мое положение? О нападении знал, командира не предупредил, съехал на берег, не явился на вахту. Каждый скажет, что я трус и подлец. Останется только застрелиться. Ведь вы, жена морского офицера, должны это понимать.
Нина Антоновна молчала. Лицо её порозовело. Или это потому, что заходившее солнце окрасило скалы и прибрежные камни в нежно-розовый цвет? Шумела река. Чирикали птицы.
Беловеский посмотрел на часы. Он вспомнил, что Полговской предлагал подсмену и Нифонтов не возражал. Неужели и они?.. Надо быстро спасать положение, иначе он погиб при любом исходе затеи Хрептовича.
– Нина Антоновна! Если вы меня любите, вы должны помочь мне к полночи быть на борту. Да ведь вы это и обещали перед отъездом. Помните?
Воробьева порывисто встала. В глазах ее сверкали слезы.
– Идемте, Михаил Иванович. Время ещё есть. Если придется стреляться, убейте сначала меня за то, что я такая глупая.
И, поцеловав Беловеского, она быстро пошла по тропинке. Штурман едва поспевал за ней…
…После бешеной езды запыленный «линкольн» остановился на Бэнде у таможенной пристани. До полуночи оставалось тридцать пять минут. Штурман и его спутница сбежали на понтон.
– Пойдемте лучше выше, к Марше де л'Эст. Здесь нет шампунек, – нервничал Беловеский.
– Зачем вам шампунька? Поедете на таможенном катере. Смотрите, вот он подходит.
Сверкая во мраке ночи белым и красным ходовыми огнями, к понтону подходил большой опрятный катер. Мелодично прозвонил машинный телеграф, забурлила вода под кормой, и катер остановился. С дивана впереди рубки поднялся полный джентльмен.
– Станет он развозить опоздавших по кораблям, – скептически заметил штурман.
– Вы думаете, этот тюлень откажет хорошенькой женщине? Как бы не так!