Верность
Шрифт:
– Чао-юэ![36] – исступленно орал на гребцов стоявший на корме человек с выглядывающим из-под его желтого плаща маузером.
К борту, размахивая наганом, подбежал боцман:
– Беляки! Куда же вы? Ехали к нам, чего же трусите? Приставайте к борту!
В ответ послышалась звучная русская брань.
Через минуту оба суденышка исчезли во мраке. Только, удаляясь и покачиваясь, мерцали их фонарики.
– Финита ля комедиа, – сказал штурман, – вот как всё просто! Ни крови, ни абордажных крючьев.
– Сегодня на этом конец, – отвечал командир, – но если бы у нас, как обычно, все спали, а вахтенные были бы беспечны, могла быть и стрельба и кровь. Дайте отбой, Николай Петрович, и прикажите офицерам собраться в кают-компании. А команде пусть раздадут чай и усиленный завтрак. Спать сейчас все равно никто не будет.
У командирской каюты Клюсса ожидали старший механик, комиссар и машинист Неженцев, вооруженный винтовкой без штыка.
Лукьянов доложил:
– Вот, Александр Иванович, Неженцев по боевой тревоге спрятался с винтовкой в машинном отделении.
Павловский молча и строго смотрел на смущенного машиниста.
– Зачем же вы побежали не на палубу, а в машинное отделение? – спросил командир.
– Я должен был машину охранять…
– Боялись, что неприятель унесет её с корабля? Говорите уж прямо, что струсили… Ну что ж, бывает. Винтовку сдайте фельдфебелю, а вы, Бронислав Казимирович, найдите ей более достойного хозяина.
– А как же я? – спросил озадаченный Неженцев.
– А его, Петр Лукич, поставьте к пожарному насосу. Будем его запускать по боевой тревоге. Жаль, что не догадались сегодня полить водой неприятеля. Сразу-то стрелять как-то неудобно. – И Клюсс подмигнул улыбавшимся Лукьянову и Павловскому.
69
Тревожную ночь сменило хмурое утро. Уже сутки у таможни на серой высокой башне висел тайфунный сигнал. После разбора его по специальной таблице у Беловеского не оставалось сомнений, что на Шанхай надвигается тайфун и что он уже близко. Первые его предвестники – грязно-серые низкие облака быстро неслись над рекой и городом. А на реке затишье – ни ветра, ни дождя. Но погода быстро переменилась.
После обеда Клюсс отпустил старшего офицера на два дня на берег.
– Пользуйтесь случаем, Николай Петрович. Вдвоем нам сидеть нет смысла: Хрептович теперь на вторую попытку не скоро отважится, а тайфун, наверно, заденет нас лишь краем. Кланяйтесь от меня Анне Ивановне, а Наташе скажите, чтоб не ждала.
Ветер свежел от шквала к шквалу. Нифонтов уехал на прыгавшей по волнам шампуньке с тяжелым чувством. Вчера Полговской порошков не предлагал, поэтому не было повода предупредить комиссара о готовящемся нападении и послать за Клюссом. Вот и получилось, что Клюсс может считать его ненадежным человеком, положиться на которого нельзя.
Выпрыгнув на пристань, Нифонтов остро почувствовал обиду: его вежливо прогнали с корабля, дав понять, что в таком старшем офицере не нуждаются. Правда, пока только на два дня, но кто знает? Может быть, там уже решают, не прогнать ли его совсем? Что он тогда будет делать? Ведь у него здесь семья!..
Придется ежедневно наведываться в конторы пароходных компаний и вместе с другими безработными моряками терпеливо ждать появления менеджера. А дождавшись, выслушивать: «No news to day! No news, gentlemen’s!»[37] После этого нерадостного сообщения уныло брести домой, мучительно соображая, у кого можно ещё занять несколько долларов. Дома его будет попрекать жена. И наконец заставит его пойти к старику Гроссе и униженно просить отправки во Владивосток палубным пассажиром какого-нибудь захудалого парохода. А во Владивостоке что? И от ворон отстал, и к павам, не приехал…
– Ах, Николай Петрович! Как я рада! Как я вас удачно встретила! Вы домой?
Перед ним стояла Воробьева, приветливо улыбаясь.
– Домой, Нина Антоновна. Командир собрался встречать тайфун, а меня прогнал отдыхать.
– Это после бессонной ночи? Как это великодушно с его стороны! – Она засмеялась, но вдруг с тревогой взглянула на Нифонтова. – Вы как будто сердитесь, Николай Петрович. Чем я вам не угодила? Что, не нужно смеяться? У вас всё благополучно? Как там Михаил Иванович?
– Вы… самое… Можете быть совершенно спокойны, Нина Антоновна. Ваш Миша жив, здоров и прекрасно себя чувствует.
– Как я рада! Как я рада! Я так за вас всех беспокоилась. Значит, всё отлично?
– Значит, и вы знали, Нина Антоновна?
– О, Николай Петрович! Если б только я! Весь город знал. Ведь это секрет полишинеля! – Она подала ему руку и быстро пошла к Нанкин-роуд.
«Странные существа эти женщины!» – подумал Нифонтов, шлепая по лужам.
А в это время на борту «Адмирала Завойко» Клюсс говорил комиссару:
– К Нифонтову вы относитесь пристрастно, Бронислав Казимирович. Для вас будет новостью, что несколько дней назад он сообщил мне о попытке Хрептовича и Крашенинникова втянуть и его в заговор.
– Признаюсь, я от него этого не ожидал. Почему вы мне раньше не сказали?
– Потому что я в заговор не особенно верил. Ждал подтверждения.
После небольшой паузы Клюсс продолжал:
– Денег у нас мало. Надо перейти в такое место, где можно стоять бесплатно на своих якорях.
– В Вузунг?
– Нет, к Кианг-Нанскому арсеналу. Где мы до этого стояли.
– Но там на нас легче напасть.
– Совсем не легче, Бронислав Казимирович: там мы можем стрелять сколько угодно. Стрельбой там никого не удивишь – каждую ночь стреляют по контрабандистам. Да и с китайцами легче договориться об аресте шайки Хрептовича. А здесь они под защитой консульского корпуса. Гроссе будет уверять, что для ареста нет причин.
– Пожалуй, верно, Александр Иванович.