Верность
Шрифт:
Беловеский поспешил к борту.
– Как будто действительно к нам… Таможенный или полицейский… Павел Фадеевич, я их встречу, а вы дайте авральный звонок и распорядитесь, чтобы на палубу выходили без шума. Вахтенный! Доложите старшему офицеру: подходит катер.
И штурман спустился по трапу на кормовой срез.
Опрятный катер с освещенной надписью: «Police», обогнув корабль, развернулся против течения и, сбавив ход, подошел к правому трапу. Раздался звонок, и его машина заработала задним ходом. Не ожидая остановки,
– Стойте! Ни шагу дальше! – скомандовал он по-английски.
Часовой у флага угрожающе щелкнул затвором и выставил штык.
– Как вы смеете! – закричал прибывший. – Я начальник муниципальной речной полиции! Именем закона приказываю вам убрать оружие! Видите, я безоружен. Мне нужен капитан.
– Очень хорошо, сэр, – спокойно отвечал штурман, держа в руке пистолет, – но вы выпрыгнули ночью на военный корабль, а я офицер на вахте. Законы у нас свои. Поэтому не откажите исполнить мое приказание: всем вашим помощникам оставаться на катере, а вас прошу в кают-компанию.
Начальник полиции медлил. Помолчав, штурман добавил:
– Если это вас не устраивает, сэр, мы вас посадим обратно на ваш катер и оттолкнем его от борта.
Английское хладнокровие помогло Меллаусу перенести дерзость этого улыбавшегося мальчишки, продолжавшего держать дулом вниз большой вороненый автоматический пистолет. Он ответил спокойно, но с металлом в голосе:
– Не смейте грубить, лейтенант. Я капитан Меллаус, начальник речной полиции, и с вами не намерен разговаривать. Позовите вашего капитана.
Штурман продолжал улыбаться:
– Наш командир, сэр, у трапа не ведет переговоров. Прошу вас за мной.
«Похоже, это действительно военный корабль, – подумал Меллаус, – надо или уезжать, или подчиниться», – и приказал старшине катера держаться у борта.
Беловеский вложил кольт в кобуру, часовой у флага четко взял винтовку к ноге. Вслед за штурманом Меллаус прошел в кают-компанию. Там уже ждал заспанный Нифонтов в помятом белом кителе.
– Вы капитан? – поторопился Меллаус.
– Я старший офицер. Командир сегодня ночует на берегу. Кто вы и что вам угодно? – Нифонтов с трудом подбирал английские слова.
– Я начальник речной полиции. Мне сообщили, что у вас на судне взбунтовалась команда, что офицеры арестованы, что у вас много золота и драгоценностей, которые матросы собираются разделить.
Нифонтов удивленно поднял брови:
– Кто же вам это сообщил?
– Ревизор вашего судна Григорьев.
– Лично? – На лице Нифонтова – испуг и удивление.
– Нет, по телефону.
Старший офицер покраснел от гнева.
– Объясните этому полицейскому, Михаил Иванович… Я не нахожу слов… Что звонок по телефону недостаточное основание для ночных визитов на военные корабли, где речной полиции вообще делать нечего.
Штурман перевел. Меллаус оглядел всех:
– Где у вас судовой врач?
– Вы больны? – спросил Нифонтов с наигранной тревогой, встал, открыл дверь в коридор и крикнул: – Попросите в кают-компанию доктора!
Через минуту вошел Глинков.
– Вот, Павел Фадеевич, – обратился к нему старший офицер, кивнув на Меллауса, – начальнику полиции нужна медицинская помощь. Михаил Иванович, спросите, что у него болит?
Штурман перевел, Меллаус с интересом смотрел на Глинкова:
– Вы судовой врач?
– Да, я. Что у вас болит?
– Нет, – отвечал Меллаус, – я совершенно здоров. Значит, вы не арестованы, как мне говорили?
Глинков не понял фразы, штурман перевел. Тогда он изумленно покачал головой и повернулся к старшему офицеру:
– Ему, Николай Петрович, наверно, нужен психиатр, а я профан в этой области. Пусть его отвезут в госпиталь.
Начальник полиции и без перевода понял, что сказал судовой врач. Он пришел в ярость, глаза его метали молнии, но традиционная английская выдержка одержала верх.
– Прошу извинить мой визит. Прикажите проводить меня на катер.
Нифонтов встал, холодно поклонился и вышел из кают-компании.
– Прошу за мной, сэр! – сказал штурман, направляясь на палубу.
…Резкий звонок разбудил Павловского. Тревога!.. Накануне он вернулся поздно, привез с собой купленный для него Клюссом кольт.
Вскочив, он надел брюки и китель, освободил новый пистолет от аккуратной магазинной упаковки, сунул его вместе с кобурой за пазуху и бросился наверх. У среднего люка он столкнулся с Глинковым.
– Что случилось? Белые?
– Нет, речная полиция. Нужно, чтоб матросы не напугали полицейского. Ты побудь на палубе, а я пойду распоряжусь.
Павловский подошел к борту и стал над трапом. Действительно, полицейский катер. На палубе два полисмена с револьверами в черной кобуре и какой-то английский солдат с винтовкой. Лицо его при свете люстры показалось знакомым. И вдруг Павловского осенило: да ведь это Хрептович! С винтовкой и патронташем! А внизу, в каюте, наверно, вся банда наготове!
Он вытащил из кобуры кольт. Хрептович, взглянув вверх, узнал комиссара, увидел в его руках пистолет, встретился с его ненавидящими глазами. «Еще пристрелит меня здесь», – подумал он и исчез в каютном люке катера. Оба полицейских с улыбкой посмотрели ему вслед.
Вскоре на палубу вышел штурман, пропустил вперед высокого пожилого человека в белой полицейской форме, довел его до трапа, и катер отвалил. Когда его огни удалились, прозвучал отбой. Павловский спустился в кают-компанию.