Вернуться в Антарктиду
Шрифт:
Дима все-таки купил себе «восточную лавку» и погрузился в мир поющих тибетских чаш с головой. К тому же, побывав на Мадагаскаре и проникнувшись красотой тамошних сапфиров, он всерьез нацелился на наши российские месторождения на Южном Урале. До этого его уральская фирма разрабатывала только коллекции из малахита и изумрудов, но тут он неожиданно увлекся черными звездчатыми сапфирами и говорил о них много и охотно. Большую часть времени Дмитрий проводил на работе, оставляя молодую жену на попечении экономки, охранника и шофера. Милка поначалу не воспринимала это как желание ее ограничить, но постепенно ее затуманенное любовью сознание просыпалось.
Сначала
– Жена цезаря должна быть безупречна, - твердил он с улыбкой.
Вскоре он пошел дальше, запретив ее «небезупречным» подружкам переступать порог их особняка. Во избежание дурного влияния, так сказать.
Сначала Милка пыталась соответствовать всем требованиям, полагая, что надо подстраиваться, чтобы сохранить в семье мир, но Дмитрию всего было мало. Начались ссоры. Он все чаще стал позволять себе насилие, и никакие мольбы были не в силах его остановить.
Иногда Мила даже думала, что ее мужа кто-то сглазил. Например, мадагаскарский колдун умбиаси, которого они посетили во время свадебного путешествия, он напророчил им кучу проблем из-за «особенного отношения богов». Именно после посещения острова в Индийском океане характер Дмитрия стал незаметно портиться. А вскоре эта порча достигла астрономических масштабов, и ее уже нельзя было ни скрыть, ни списать на дурное настроение.
Мила пыталась противостоять, отстаивала свои права и свободу, но по итогам ее мир лишь сужался. Спустя полгода после свадьбы она обнаружила себя запертой в четырех стенах, под неусыпной охраной, без собственных средств и права голоса. Когда она узнала, что требовавший супружеской верности Дима сам вовсю развлекался на стороне, то закатила скандал – и была жестоко наказана за строптивость. Мужа не остановили ее громкие крики, а болезненные стоны лишь распаляли его. Отныне насилие стало частой гостьей в их загородном особняке, и Мила стала бояться прихода ночи.
Она потребовала развода. Дмитрий рассмеялся ей в лицо:
– Ты моя, - сказал он. – Навсегда. А все, что мое, не может принадлежать кому-то еще. Я, скорей, это сломаю и выброшу, чем уступлю.
Тетка Милку не поддержала. Она считала Дмитрия порядочным человеком и не верила, что он способен так притворяться.
– Если муж пьет, гуляет и поднимает руку, то в этом виновата жена, - заявила она безапелляционно. – Могу порекомендовать вам отличного семейного психолога.
Милка пожаловалась отцу, но тот женился по новой, работал во Франции и мало чем мог ей помочь, разве что морально утешить. Он совсем не понимал, что люди бывают жестокими не только под напором внешних обстоятельств, но и в силу испорченной натуры.
– Может, ты все-таки ошибаешься, доченька? – мягко спросил он. – Дима неплохой парень, и я уверен, что он очень тебя любит. Влюбленного мужчину ни с кем не перепутаешь, а я видел, как светились его глаза на вашей свадьбе. Тебе, Мила, тоже надо научиться работать над собой. Семья держится на усилиях двоих. Дай ему еще один шанс, дочка!
На людях Дмитрий вел себя вежливо, в кабинете психолога стоял на коленях и каялся перед Милкой, заверяя в безумной любви. Он стал заваливать ее подарками и цветами, слал смс-ки с признаниями и теплыми словами восторга. Под напором внезапного «артобстрела» она растерялась, поверила, уступила, но мир в семье продержался не больше месяца. За закрытыми дверьми Дима вновь начал превращаться в зверя. Он был властелином и хозяином,
А потом получилось так, что совершенно случайно Мила подслушала разговор мужа с одним из его помощников, Андреем Серегиным. Речь шла об убийстве. Милка и раньше подозревала, что бизнес ее супруга не всегда велся в рамках закона, но теперь получалось, что он и вовсе протекал за гранью.
Оба говорящих были изрядно подшофе. На дворе стояло чудесное время новогодних праздников, когда люди, даже такие осторожные, как ее муж и его подручный, расслабляются и теряют бдительность. Только этим мог объясняться факт, что о своих черных делах они беседовали на широком балконе, забыв прикрыть как следует дверь. Милке стало холодно, она накануне простудилась и маялась горлом, поэтому отправилась искать, откуда же так сильно дует. Обнаружив, что Дима и Андрей вышли покурить, она подошла, чтобы закрыть дверь – и услышала то, что не предназначалось для ее ушей.
Они не слышали ее шагов, не видели силуэта за стеклом, и все бы закончилось хорошо, но Мила не удержалась – вскрикнула, зажимая рот, и тем самым выдала себя.
Узнав, что она подслушивала, Дима рассвирепел. После ухода помощника он избил ее так, что она едва смогла встать с пола.
– Шпионка в моем собственном доме! – орал он, брызгая слюной, и в его пустых глазах плескалась пьяная удаль, перемешанная с естественной злобой. – Вякнешь хоть кому-то, убью!
Его обещание не было пустой угрозой, и Милка задумала бежать. Она до последнего боялась, что побег закончится в могиле. Отчаяние вело ее прочь, заставляло хитрить и притворяться, но даже оказавшись в Уфе, Мила долго не могла поверить, что избавилась от унижений навсегда.
Образ потерявшего человеческий облик супруга постепенно гас и стирался из памяти, но она чувствовала, что сама сильно переменилась. Ее вера в людей была подорвана.
В Уфе Милка ждала лета. Месяц июнь был назначен ею крайним сроком, чтобы успокоиться и задуматься над тем, как ей отныне жить. Понятно, что она не сможет вечно прятаться в пансионате. Следовало двигаться дальше, обустраиваться, строить себя заново после небольшой передышки. Она планировала сменить город, уехать куда-нибудь еще, но уже не спонтанно, а осмысленно. Мила полагала, что лучшего времени, чем лето, для переезда не найти, и ждала тепла, ощущая с некоторым удивлением, как ее заледеневшая душа тоже постепенно оттаивает.
С появлением в ее жизни светловолосого «Викинга» процесс заживления пошел ускоренными темпами.
3.2
3.2.
Наши дни
Вик Соловьёв влился в коллектив пансионата без малейших проблем и притирок. Бог весть, как это у него получалось, но все работницы были от нового медбрата без ума и при этом не перессорились.
– Его бывшая просто дура каких поискать! – убежденно говорила сиделка Тоня, расположившись за кухонным столом со всеми удобствами. – Такого мужика проворонила!
Все свободные от непосредственного дежурства сегодня помогали поварихе. В воскресенье праздновали Пасху, и, по заведенной традиции – устраивать на праздники щедрое угощение для постояльцев, работы было немерено. Милка тоже находилась среди всех, помогая строгать салаты, пока другие чистили овощи, а повариха пекла куличи и блины (последние обожала Безруцкая и требовала готовить на каждое застолье).
На кухне было жарко, но весело. И конечно, никакое священнодействие не могло обойтись без обсуждения мужиков.