Вероятная причина

Харнесс Чарльз

Наступило неловкое молчание.

Затем послышался шепот Оливера Годвина: — Не наезжайте, ребята. Никогда не забывайте, что мы — единственный верховный суд в мире с собственной мадам.

Хелен Норд расхохоталась.

Верховный судья постучал костяшками пальцев по столу. — Мы будем голосовать. Мадам Норд?

— Само собой.

Голосование шло в обратном порядке старшинства. Теория, которая казалась Эдмондсу совершенно ошибочной, состояла в том, что младшие судьи не будут подвержены влиянию старших. В этой группе, думал он, никто ни на кого не влияет. Девять суверенных независимых республик.

— Мистер Эдмондс?

— Согласен.

Требовалось еще два голоса.

— Мистер Рэндольф?

—*СОГЛАСЕН*

—

Мистер Ловски?

— Согласиться.

— Вот и все. И теперь мы можем принять код от сейфа. Мадам Норд, не могли бы вы попросить помощника вызвать доктора Драго?

— Весьма необычно, — проворчал судья Берк.

— Возможно, — согласился Пендлтон. — Но, по крайней мере, с оговоркой адвоката. Все, что мы ему позволим, это передать мне комбинацию шифра в запечатанном конверте. Мы ни о чем его не спросим и должны заставить его замолчать, если он попытается заговорить. А вот и они.

Эдмондс был слегка удивлен. Драго был высоким, полным достоинства молодым человеком с гладкими бледными щеками. Он мог быть клерком в местной Молодёжной Христианской Организации, или кассиром в банке, или дьяконом в собственной церкви Эдмондса.

Глаза Драго чуть расширились, когда он обменялся взглядами с Эдмондсом. Затем его испытующий взгляд быстро скользнул по столу и остановился на Хелен Норд... потом Мур... Блэндфорд... Гудвин... и, наконец, Пендлтон. Его рот слегка приоткрылся, словно он что-то прошептал себе под нос. Эдмондс напряг слух. Это было: — О, нет? Он не был уверен.

Пендлтон мягко сказал: — Мы благодарим вас за то, что вы пришли, доктор Драго. Я Пендлтон. Я так понимаю, вы хотите дать мне шифр от сейфа.

Как автомат, Драго подошел к концу стола и, не говоря ни слова, протянул конверт верховному судье.

Эдмондс пристально наклонился вперед. Внезапно в лице Драго появилось что-то очень странное. Щеки больше не были гладкими. И волосы мужчины... казались кустистыми. И тут Эдмондс понял - лицо, и кожа головы Драго покрылись гусиной кожей. От этой мысли у него по спине пробежал холодок. Он быстро оглядел сидящих за столом людей. Больше никто ничего не заметил.

Но почему? И что же в этом, самом сокровенном, самом суровом святилище закона может напугать любого человека, будь он ясновидящим или нет? Он с беспокойством наблюдал, как Хелен Норд вывела Драго наружу и закрыла за ним дверь. Потребовалось усилие воли, чтобы вернуться к делам.

Пендлтон диктовал в диктофон: — Фрэнк Тайсон, истец, против Нью-Йорка. Ходатайство о выдаче истребования вышестоящим судом Апелляционному суду Нью-Йорка, принимая во внимание защиту права, ограничивается одним вопросом, представленным ходатайством следующим образом: 1. Вопрос о том, является ли ордер на обыск, используемый должностными лицами штата в данном случае, нарушением Четвертой поправки к Конституции Соединенных Штатов в этом ордере, как не имеющий достаточных оснований.

* * *

«Подслушивание, или прослушивание под стенами, или под окнами, или под карнизом дома, чтобы выслушать разговор, а затем сочинять клеветнические и злонамеренные истории, - обычная неприятность, подлежащая рассмотрению в суде».

— Блэкстоун, Комментарии.

* * *

Эдмондс остановился в дверях кабинета Годвина и, как обычно, уставился на портрет Лауры Годвин, висевший на противоположной стене.

Комната была полна напоминаний о покойной жене старого судьи. На самом деле на стенах висели три портрета Лауры. Последний, тот, у которого сейчас находился Эдмондс, был блестящей, навязчивой вещью, написанной младшим Уайетом незадолго до ее последней болезни. На нем все еще были глаза эльфов, покорившие президентов. На правом запястье она носила свадебный подарок Годвина — браслет из зеленых лавровых листьев, украшенный розовыми жемчужинами, изображавшими маленькие цветочки. После смерти, как и при жизни, великий судья оставил ее без страха, и она смотрела на судей, индивидуально и коллективно, со снисходительным уважением, подобающим не по годам развитым детям.

Годвин искал все, что говорило о ее имени. На подставке у окна рос крошечный лавр бонсай, калмия латифолия, пересаженная с хребта Голубых Гор. Как и древние, Годвин верил, что этот живой символ его жены способен отразить молнию и подобные бедствия.

На отягощенных книжных полках за его столом лежало иллюстрированное издание «Петрарки». Годвин выучил итальянский язык только для того, чтобы прочесть в оригинале поэта Лауру. Рядом с Петраркой лежал томик стихов Гете. Однажды Эдмондс вытащил его, и он автоматически распахнулся на изумительном Миньоне: «Die Myrte still und hoch der Lorbeer steht». Мирт молчит, а лавр высоко стоит.

Часы на каминной полке были остановлены много лет назад, в момент смерти Лауры. С тех пор Годвин ни разу не позволял их заводить. На серванте стояла маленькая серебряная шкатулка с гравировкой из лавровых листьев. Эдмондс знал ее содержимое: блестящая черная пластмассовая чернильная клякса, коробок спичек, которые не зажигались, обманчивая стекловолоконная сигара, цементное яйцо — все это Лаура использовала много лет назад, когда отпускала знаменитые апрельские шуточки над своим знаменитым мужем.

Комната показалась Эдмондсу теплой. В красивом камине жизнерадостно горели дрова. Он знал, что главный секретарь Годвина пришел в офис на полчаса раньше, чтобы разжечь огонь, после того как старик однажды пожаловался на холод.

— Бен! Входи, мой мальчик. Оливер Годвин взглянул на Эдмондса из-за стопок книг, папок и документов на его большом дубовом столе. — Сегодня у нас будет аншлаг. Вы видели заголовки? Вот ежедневные новости: Высокий суд слушает дело о телепатии. И сообщение: дело об убийстве в Верховном суде. И главное: Верховный суд сомневается в доказательствах по делу Тайсона. Ну, я думаю, мы готовы к этим новостям. Я раскопал хронологию подслушивания телефонных разговоров. История, мой мальчик, это современный пробирный камень. Ба! Холмс сказал это первым, почти сто лет назад. «Одна страница истории стоит целого тома логики». Его руки затрепетали, как розовые мышки, среди развалин, покрывавших стол. — Странно, очень странно. Он был у меня только вчера, рядом с ежегодным каталогом тысяча девятьсот восемьдесят третьего года.

Эдмондс видел это сотни раз. Это всегда его завораживало. Он знал, что Годвин прилагает героические усилия, чтобы сохранить все свои бумаги и папки на столе. Годвин никогда сознательно ничего не подшивал в папки. И, хотя его письменный стол был самым большим во всем Мраморном дворце, он был завален еще много лет назад, вскоре после его назначения в суд. После этого кучи бумаг могли расти только вертикально. Тем не менее, легенда утверждала, что система действительно работала в его первые годы. Никакая бумага не могла потеряться, она должна быть где-то здесь. Зная, что она там, Годвин не раздумывая, начинал копать, пока не найдет ее. Он развил в себе навыки, интуицию и терпение опытного геолога в поисках точного пласта. Наклонившись, он мог заглянуть в стопку бумаг и прочесть по их краям, как археолог мог бы прочесть годичные кольца деревьев или слои водорослей на древнем озере. Одно время Эдмондс задавался вопросом, не заставят ли Годвина заново открыть метод углеродного датирования. Но затем наступил день, когда Годвин потерял свое знаменитое несогласие в деле о двойной опасности. Лауре Годвин пришлось приехать с его «домашним экземпляром» как раз во время разграбления куч. И тогда же она заставила его клерков и секретарей поклясться на крови, несмотря на гнев старика, что они создадут приличную систему регистрации и архивирования.