Вершковинка

Ротэр Рони

– Итак?

– Итак, пока мы не сломили эту преграду,спрячь найденыша в Мышегорье. И позаботься о её должном воспитании. Перед королем должна предстать не неотесанная девка, а наследница клана Жизнетворящих.

Фэве согласно кивнул, высоко поднял кубок. Тагуран оглянулся на рулоны ткани, усмехнулся.

– Это можешь забрать с собой. Пусть девчонка шьет себе приданое.

– А как же твой наряд?

– Я пойду на свадьбу в черном.

***

Темный чулан, в который

трактирщица привела Веришку, пропах чесноком и старым тряпьем. Гмурьяусадила Веришку на сундук, покрытый овчинным тулупом, погрозила пальцем.

– Не вздумай удрать. Не то собак спущу.

Потом, пожевав губами и придирчиво оглядев девочку, приказала.

– Одёжу скидай.

– Зачем? – испугалась Веришка.

– Голяком далече не уйдешь. Скидай, говорю!

Веришка послушно разделась, сгорая от стыда.

– Вона, в тулуп завернись, - кивнула трактирщица, сгребла в охапку девчоночьи вещи и вышла, прогремев засовом.

Закутавшись в шубу, Веришка прилегла на сундук. Из-под двери пробивалась полоска света, слышалось грустное пиликанье скрипки и приглушенные голоса посетителей кабака. К тяжелому духу чеснока и овечьей шерсти примешался запах еды, и в животе громко заурчало. Веришка свернулась в клубок, зевнула, закрыла глаза, но голод не давал заснуть. Скрежетнул засов, проскрипели дверные петли, и в освещенном проеме возникла гмурья с миской и кружкой.Веришка прищурилась, села. Трактирщица поставила рядом с нейкружку молока и плошку, доверху наполненную кашей, с торчащим в середине черенком деревянной ложки.

– Ешь.

Выпростав руки из тулупа, Веришка орудовала ложкой. В приоткрытую дверь сочился свет. Пока девочка ела, трактирщица рассматривала её. Не одолев и четверти щедрой порции, Веришка отодвинула миску, отпила молока, взглянула на гмурью.

– Благодарствуй, тетенька.

– Сыта, что ли? – повела та кустистыми бровями.

– Да.

– Ровно птаха, - покачала головой гмурья. – Чем только сила в вас держится. Звать-то как?

– Веришка.

– Пф, - гмурья удивленно дернула толстыми губами, над которыми топорщилась полоска редких усов. – Осчастливили тебя имечком. Ладно, сиди тут. Ежели по нужде занадобится, вон, бадья у двери.

Полный желудок располагал ко сну. Повалившись на сундук, Веришка смежила веки. Поздним вечером её разбудила гмурья и повела мыться. В остывающей бане она усадила девочку в лохань с горячей водой и принялась тереть и скрести, не жалея мыла и мочала.

– Тоща, ой тоща, - вздыхала трактирщица, вертя Веришку то так, то эдак. – Задохля голопятая. И кому такая по нраву придется? Вся приятность - коса да глазищи. Держи мыло-то, намыливай головенку свою.

После мытья гмурья сунула Веришке чистую одежду – нижнюю сорочку, шерстяное платьице, слишком просторное для худой фигурки, и широкий темный платок. Сторожась запоздавших гуляк, покидавших трактир, они торопливо пересекли двор. Запирая Веришку в чулане, хозяйка буркнула:

– Поживешь тут, неча всем на глаза лезть.

Веришкин пленитель появился на девятый день – вошел в каморку в сопровождении гмурьи, приблизился и бросил рядом с девочкой тряпичный узел. Веришка сползла с сундука, переводя испуганный взгляд с кабатчицы на нольва.

А тот, оглядев девочку, вынул нож и сделал к ней шаг.

– Дяденька! – в ужасе попятилась Веришка. – Дяденька!

– Не ори, - нольв удержал её за плечо, сдернул с головы темный плат и ухватил за косу. Взмах ножа, и длинная молочная коса повисла в руках черного воина. Нольв убрал нож, бросил косу гмурье.

– Сожги.

Веришка, чувствуя непривычную легкость, ошеломленновскинула руки, ощупывая голову, и разрыдалась в голос - рассыпавшиеся по плечам волосы едва доставали до лопаток.

– Я не желаю видеть твоих слез, - холодно произнес нольв. – Это последний раз, когда тебе позволено плакать. В дальнейшем за ослушание ябуду поступать вот так.

И влепил Веришке хлесткую, звонкую пощечину. Протянув гмурье маленький сверток, нольв указал на девочку.

– Займись ею, - и вышел.

Кабатчица приволокла в каморку таз и лохань с горячей водой. Заставив девочку раздеться, намазала ей голову мазью из нольвовского свертка, и, дав впитаться, смыла. Веришка, закусив дрожащие губы, косилась на льющуюся с головы темную воду. Расчесав ей волосы, гмурья развернула узел с одеждой.

– Надевай, - подала Веришке черный мужской костюм.

Покидая каморку неуверенным шагом, Веришка бросила взгляд в запыленное окно и увидев в нем свое отражение, едва сдержала слезы.Нольв ждал в обеденном зале, заканчивая трапезу. Увидев преобразившуюся Веришку, удовлетворенно сжал губы. Она подошла и потупилась, не смея поднять глаз и произнести хоть слово.

– Садись.

Она послушно опустилась на скамью. Нольв подвинул ей миску с едой.

– Нам предстоит долгий путь. Ешь.

Он молча смотрел, как она ест.

– На лошади ездить умеешь?

Веришка отрицательно мотнула головой.

– Стрелять из лука? Владеть мечом?

Тот же жест.

– Что же ты умеешь?

– Вышивать, - еле слышно откликнулась девочка.

– Что? – склонился к ней нольв.

– Вышивать, - повторила она. – Матушка научила.

Нольв хмыкнул.

– Я знал твою мать, - сощурился он. – Не уверен, что рукоделие было её сильной стороной. Глядя на тебя, я чувствую одновременно и радость, и горечь. Радость от того, что ты мало чем напоминаешь своих родителей. И горечь от того же. Ты хоть понимаешь, что я имею в виду?

Альва несмело кивнула.

– Как твое имя, потерянное дитя?

– Веришка.

– Никуда не годится, - нольв на мгновение оскалил мелкие зубы. – На время пути тебя зовут Фэнле, ты мой племянник. Понятно?

– Да.

– Меня называй дядя Фэве при посторонних и ваша светлость наедине.

– Да, ваша светлость.

– Быстро схватываешь. Нам пора.

У коновязи ждали две лошади. Луки седла на одной из них были выше, а стремена короче. Нольв поднял Веришку, забросил на спину лошади и пристегнул ремнями к седлу.

– Теперь не упадешь.

Вышедшая на крыльцо гмурья смотрела, как постояльцы покидают трактир. Угрюмый нольв ехал впереди, а следом, привязанная к его седлу длинной веревкой, шла другая лошадь. На ней, вцепившись в переднюю луку руками, сидел тонкий черноволосый мальчик с испуганными синими глазами.